Белый круг

Маркиш Перец Давидович

– Кац такой, - сказал Мирослав.
– Серебряный век.

– Я даже не слышал никогда, - пробормотал Хаим.
– Какие цвета! А линия... Ни на кого не похож, это я вам говорю.

– Ну делай его тогда, - сказал Серега.
– Мне тоже нравится. Что-то у него даже от Врубеля.

– А сколько времени это возьмет?
– спросил Мирослав Г.
– А то у меня планы...

– На все про все месяц возьмет, - прикинул Серега.
– Чуть больше, чуть меньше.

– Да, пожалуй, - подтвердил Хаим.
– Это тебе не "Утро нашей родины".

Никаких

особенных планов у Мирослава не было, но и сидеть целый месяц в Газе, на морском берегу, ему никак не улыбалось. Можно было бы вернуться в Тель-Авив и расслабляться там в отеле "Майами", однако так некстати влюбившийся в Каца маринист Хаим вызывал в Мирославе здоровые подозрения: он по большой и чистой любви такое тут налепит за месяц! Одну копию Мирославу, одну - себе, и так всю серию. Не надо быть для этого Альбертом Эйнштейном, такая идея даже дебилу в голову придет, это же понятно. Они с Серегой краски разведут и в четыре руки все обтяпают в лучшем виде, а потом тем же евреям продадут: все же Кац, не какой-то там Иванов! Совести у них нет, да и откуда ей взяться по нынешним временам! Хорошо еще, если арабов на него, Мирослава, не натравят, а потом чтоб концы в воду. Бежать отсюда, - вот что надо делать. Но обратный перегон через ночную границу, с Фатхи, наводил на него смертную тоску.

– Здесь купаться-то можно, загорать?
– спросил он.
– Пляж хороший.

– Подозрение вызовет, - сказал Серега.
– Могут подстрелить по запарке. Лучше дома сидеть, не высовываться.

– Кто подстрелит-то?
– спросил Мирослав.
– Террористы?

– Ну зачем?
– сладко, как в разговоре с маленьким, сказал Серега.
– Не обязательно террористы. Кто захочет, тот и подстрелит. Кто это, скажут, на пляж приперся? Турист? Туристы сюда не ездят. Значит, наверно, чудак какой-нибудь, израильтянин. И шмальнет... Им еще за это деньги платят.

Значит, платят деньги, как за утку или гуся. Если бы тетя Сильвия узнала, что он схлопотал пулю в Газе, то записала бы в свою "Историю семьи", в папочку: так, мол, и так, князь Мирослав шел по стопам боевых предков и пал смертью храбрых в бою с басурманами... Лучше пить пустой чай в Париже у тети Сильвии, чем дуть водку с козой в Газе.

– Я, пожалуй, пойду посплю немного, - сказал Мирослав.
– А то ночка у меня получилась еще та...

Серега проводил его в притемненную комнату с тремя топчанами, кое-как застланными скомканными покрывалами.

– Спи пока, - сказал Серега.
– Тут часов до пяти никого не будет. И вышел, плотно притворив за собою дверь.

Скинув кроссовки, Мирослав лег и озабоченно принюхался: от покрывала разило цветочным одеколоном.

Он проспал до сумерек. В седьмом часу дом наполнился шумом. Мирослав Г. открыл глаза и приподнялся на своем топчане. Дверь отпахнулась толчком, на пороге стояла рослая синеглазая девица в длинном арабском платье. Из-под съехавшего на сторону головного платка выбивались льняные волосы.

– Вставай, дядя, - сказала решительная девица, - чего валяешься! И вошла, ведя за собою еще двух барышень.

Мирослав

поднялся и щелкнул выключателем на стене. Под потолком зажглась сильная электрическая лампочка.

– Это наша комната, - сказала девица.
– Давай, вали отсюда.
– И, легким движением стянув через голову бесформенное платье, осталась в коротких шортиках и пропотевшей цветастой блузке.
– Ну, чего уставился? Глаза сломаешь!

– Не сломаю, - пробормотал Мирослав, отступая к двери.
– Ишь ты, раздухарилась!

Ноги у девицы были длинные, с высокими точеными коленками. Что же до барышень, то они имели унылый вид. Под их восточными хламидами Мирослав Г. ничего не сумел разглядеть.

Всем троим дорога из Москвы в Газу вышла боком.

Сначала с ветерком летели в Одессу. Сидели рядком, вели приятные разговоры:

– В Израиле уровень жизни примерно как в Швейцарии.

– У меня недавно был один клиент, еврей, рассказывал про Тель-Авив. Там сапоги можно купить за тридцать баксов.

– Евреи все такие тихие - не пьют, не дерутся. Еще спасибо говорят.

Сопровождающий Толя подходил, спрашивал, удобно ли сидеть. Стюардесса носила пепси и лимонад. Кормили курицей.

Как бы там ни было, ехать в еврейскую страну на заработки было лучше, чем всю ночь дожидаться клиентов на Плашке: полсотни девушек топчутся под прожектором по одну сторону железной решетки, а по другую мужики из темноты разглядывают телок. Хозяйка расхаживает перед решеткой, ведет переговоры. Деньги - вперед.

Здесь, на Плашке, и снял Толя высокую блондинку по имени Маша. Сели в такси, поехали в грузинский поплавок на Москва реку. Маша вопросов не задавала: в поплавок так в поплавок. Хозяин - барин. Главное, чтоб не утопил.

В кабаке, под шашлык с сухим вином, Толя завел серьезный разговор.

– Один умный человек, - морща лоб, начал Толя, - так сказал: "Свобода начинается с первых ста тысяч долларов в кармане". Так или не так?

– Ну так, - согласилась Маша.
– Кто спорит?

– А у тебя денег таких нету, - продолжал Толя.
– Или есть?

– Да откуда они у меня возьмутся!
– возмущенно удивилась Маша.

– Значит, ты, Машка, невольница и свободы даже не нюхала, - сделал заключение Толя.

– А ты нюхал?
– спросила Маша с большим сомнением.
– Но вообще-то тысяч тридцать тоже хватит.

– Только для начала, - сказал Толя.
– Ты слушай, слушай! Чего это ты с твоим экстерьером тусуешься за этой решеткой?

– Хочу и тусуюсь, - сказала Маша.

– Ну это понятно...
– немного уступил Толя.
– А бабки?

– А что бабки?
– сказала Маша.
– Ты мне, что ли, квартиру снимешь? Будешь в гости приходить?
– Разговор, интересно начавшись, принимал теперь общий характер. За год работы в Москве она таких разговоров наслушалась по самый ободок: "Ты такая красивая, тебе учиться надо". А дальше что? Попробовать зацепиться при гостинице - так это швейцару дай, охраннику дай, портье дай, червонец зеленых набежит. А где его взять?