Белый лебедь

Ли Линда Фрэнсис

— Пришло время сказать тебе, что помолвленная девушка не ходит на пикники с мужчиной, который не является ее женихом. А ты помолвлена, — безжалостно добавила Патриция.

Софи замерла. Конрад тяжело вздохнул. Напряжение вспыхнуло в комнате, как пожар. Софи ощутила его — белое и жаркое — всей кожей.

Она тоже вспыхнула, но взяла себя в руки и засмеялась:

— Это смешно! Меня столько лет не было дома, я просто не могла познакомиться ни с кем, тем более обручиться. Интересно, кто же распространяет такие

слухи? — Она бросила на Грейсона обвиняющий взгляд. — Вы что, опять хотите навлечь на меня неприятности?

Он ничего не ответил. Он стоял как сжатая пружина, которая вот-вот развернется, его красивое лицо потемнело и вызывало страх. Наконец он провел рукой по черным волосам.

— Вам должно быть известно, Софи, что я не занимаюсь распространением слухов.

— Тогда кто же мог сказать такое? И с кем я помолвлена, по вашему мнению?

— С Грейсоном, — с торжествующим видом заявила Патриция, не сводя глаз с того, о ком говорила.

Софи потрясение смотрела на мачеху, ощущая, как холодный пот течет у нее по спине.

Она выдавила из себя смешок, показавшийся даже ей самой натужным и вымученным, и посмотрела на Грейсона.

— Хватит шутить.

— Это не шутка, Софи, — проговорил он спустя мгновение, и на лице его выразилась глубокое, тревожное сожаление. — Мы обручены.

От веселости Софи не осталось и следа.

— Вы, верно, сошли с ума. С тех пор как я приехала, мы и двух слов друг другу не сказали вежливо, и уж тем более не сказали ни слова о свадьбе.

Она резко обернулась к отцу.

— Это правда, — подтвердил Конрад, хотя она и не спрашивала его. — Я договорился обо всем до того, как ты вернулась в Бостон.

Слова эти подействовали на нее как пощечина. Она впилась в отца взглядом.

— Так вот почему вы попросили меня приехать, да? Вы хотели выдать меня замуж, чтобы я не осталась с…

Она осеклась, заставив себя проглотить остальные слова.

В ее жизни уже бывали такие случаи, когда она понимала: стоит произнести еще хотя бы одну фразу, и ее жизнь кардинально изменится. Она поняла, что сейчас — именно, такой момент, и она уже знала ответ на свой недосказанный вопрос,

В мире ее отца по-прежнему нет для нее места.

Ей показалось, что равнодушные руки рвут ее сердце на части, словно это пустяковая вещица, которую можно растоптать, разорвать — все, что угодно, по желанию.

Значит, ее отец взялся изменить ее жизнь? Бесповоротно и без ее согласия? Выходит, он снова предал ее.

Когда Софи осознала, что ее жизнь изменилась уже некоторое время назад, а она даже не знает об этом, колени у нее подогнулись. Она порхала по жизни, любуясь тем, что считала настоящим и что на самом деле было иллюзией. Она не свободна. Она не любима.

Сколько же прошло времени с тех пор, как отец изменил ее жизнь, ничего ей не сказав? Месяц? Год?

Разве

в глубине души она не почувствовала сразу же, получив письмо от отца, что жизнь ее меняется? Возможно ли, что она давно обо всем догадалась? Разве она не понимала, что какие-то иные причины, кроме отцовской любви, вынудили его попросить ее приехать? Она все понимала, но не хотела верить!

Она отбросила эти мысли. Ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать, что говорит Грейсон, — она все равно не согласится с ним. Если вести себя так, точно этих слов никто не произносил, она заставит их оставить ее в покое.

— Я действительно устала, — пожаловалась она, чувствуя, что у нее кружится голова и она не в состоянии говорить связно. — А завтра за мной заедет Дональд. Мне нужно выспаться.

Патриция ахнула.

— Ты что же, не слышала ничего из того, что мы сейчас говорили? Ни на какой пикник ты не поедешь!

— Надеюсь, будет снег. Нет ничего чудеснее, чем ехать в хорошем зимнем экипаже по сельской дороге, когда все кругом такое белое от только что выпавшего снега.

И она направилась к двери, в голове у нее была странная пустота.

— Прекрати! — рявкнула Патриция.

— Я, пожалуй, возьму с собой виолончель и корзину с сыром и фруктами.

— Что на тебя нашло? — взорвался отец.

— Может быть, неплохо будет прихватить с собой подогретого вина. Во Франции вино пьют как воду. Вам это известно?

— Софи!

Голос Грейсона наполнил комнату, наполнил пустоту у нее в голове так, как никто не смог бы этого сделать. И сделал невозможным и дальше отстраняться от этих слов, как ни хотелось ей этого.

Снова вернувшись в реальность, она круто повернулась к нему.

— Что? — закричала она. — Что вам от меня нужно? — Он протянул к ней руку, чтобы обнять ее и притянуть к себе, как делал много раз с тех пор, как она приехала. Этаким жестом собственника. Теперь-то она поняла, что этот жест означает. Он действительно считает ее своей собственностью.

Она отшатнулась. Лицо его помрачнело.

— Мы помолвлены, Софи, и я не могу разрешить вам поехать на пикник с Дональдом Эллисом, равно как и отправиться обедать с кем-то еще.

Она почувствовала, как сердце ее покрылось льдом, и была этому рада.

— Тогда разорвите помолвку. Господи, да я в жизни не видела более неподходящей пары!

— Я не согласен.

Она круто повернулась к Конраду; сердце у нее билось так гулко, что, наверное, все это слышали.

— Тогда ты, отец, разорви помолвку. — Конрад поджал губы, а потом сказал:

— Я не могу. Господи, в какой хаос все превратилось!

— Почему? — Она говорила все громче. — Скажи, почему ты не можешь исправить совершенное тобой зло?

Конраду захотелось исчезнуть. Но Патриция была вовсе не так чувствительна.