Белый орел, Красная звезда

Дэвис Норман

Будет заключено военное соглашение, которое станет составной частью нынешнего соглашения.(...)

Глава Министерства иностранных Польской Республики Ян Дембский

Глава Министерства иностранных дел УНР Андрей Ливицкий^[89]

Экономическое соглашение, конечно же, не было заключено, но набросок его существует, позволяя узнать, что же имелось в виду.^[90] Польское правительство хотело обеспечить свободное перемещение товаров, развитие коммуникаций и получить несколько выгодных концессий. Польша планировала импортировать с Украины без ограничений продовольствие, железную и марганцевую руду, лом металлов, тряпье, шерсть, щетину, шкуры, сахар, лен, коноплю, пеньку, скот. Украина должна была импортировать сельхозмашины, инструменты, нефтепродукты и текстиль. Польское правительство получало в концессию Карнаватку и Калачевское, два

важных железных рудника у Кривого Рога, и преимущественное право на разработку месторождения фосфатов в Ваньковке на Подолье. Были разработаны подробные планы по использованию польскими поездами существующих украинских железных дорог, планировалось также построить три новые линии. Польша должна была получить концессии на пользование портами Херсона, Николаева и Одессы, а также был подготовлен план водного пути между Вислой и Днепром. Все польские концессии должны были быть рассчитаны на срок 99 лет. Едва ли это можно определить, как попытку превратить Украину в польскую колонию. Но учитывая факт, что Кривой Рог превратился в следующем десятилетии в крупнейшее месторождение железной руды в мире, а Днепропетровск стал ключевой точкой советских пятилеток, то интересно поразмышлять, что могло бы случиться, если бы они оказались в руках поляков.

Военный договор был подписан 24 апреля.^[91] Речь в нем шла о совместных операциях, о подчинении польскому командованию всех украинских сил до самого Днепра, о снабжении польской армии украинцами на украинской территории, о вооружении украинской армии поляками и о возможном уходе польских войск. Как и в случае с политическим договором, он носил все признаки поспешной подготовки.

Для Пилсудского украинские договоренности являлись необходимым ритуалом благословения меча. Но он не мог ждать, когда эти договоренности начнут работать. 22 апреля он прибыл в свою ставку в Ровно. Прежде, чем успели высохнуть чернила на договорах, началось наступление. Носорог атаковал.

Глава третья. Нашествие на Украину

Рис.6. Киевская операция

С началом Киевской операции мы подходим к моменту, когда, как считается, и вспыхнула польско-советская война. С этой точки зрения британские авторы аккуратно следуют предрассудкам своих русских коллег. Выходит, что в 1919 году, когда польско-советская война имела большое значение только для Польши, ее на самом деле не было; в 1920-м же, когда она стала жизненно важной также и для России, вдруг оказывается, что она “вспыхнула”. Э.Х. Карр, например, упорно заблуждается в польском вопросе. И это не случайно. В 1920 году Э.Х. Карр посетил Польшу в качестве наблюдателя от союзнического Посольского Совета, и в своем рапорте руководству рекомендовал “не относиться к новым нациям Европы слишком серьезно”, утверждая, что “проблемы их, в основном, принадлежат к области фарса”.^[92] Когда, спустя 20 лет он вновь объявился уже в роли ведущего историка Советской России, ничего удивительного в том, что он оказался среди тех, кто говорит о начале войны с Польшей в мае 1920 года.^[93]

Киевская операция полностью изменила масштаб и интенсивность военных действий и принципиально подняла ставки. Она имела особый характер, который невозможно описать только с помощью карт и диаграмм. Определенно, она была грандиознее операций 1919 года. И все же, в сравнении с массовыми передвижениями войск во время первой мировой войны, или даже с позднейшими событиями 1920 года, она кажется мелким сиюминутным происшествием. Ее можно представить в качестве примера пограничной войны в ее чистом виде. Главными факторами являлись скорость и внезапность. “Мы гнали всю дорогу до Киева”, вспоминает польский ветеран, “и мы гнали всю дорогу обратно”.

Точный баланс сил на Украине в апреле 1920 года невозможно подсчитать со всей определенностью. Он не был известен штабам противоборствующих сил, и долгое время после войны продолжалось оспаривание данных противника. Согласно Какурину и Меликову, в составе Красной Армии на Юго-Западном фронте было 82 847 человек, из которых только 28 568 были солдатами боевого состава (бойцы). Полякам противостояли две армии, 12-я и 14-я. Первая, с 13 731 штыком и 1663 саблями, не была серьезной силой, вторая же, с 4590 штыками и 204 саблями, едва дотягивала по кадровому составу до дивизии.^[94] Согласно Кутшебе, польская армия имела перевес в три дивизии. Советские авторы труда “Гражданская война” (1930) утверждают, что превосходство поляков достигало 52 000 против 12 000.^[95] Однако надо помнить, что при наличии

в среднем одного солдата на квадратную милю театра военных действий, общий численный перевес не имел серьезного значения. Достаточно лишь знать, что концентрация польских войск была более адекватной поставленным целям.

Польские силы были сосредоточены в пяти группировках. На севере 4-я пехотная дивизия полковника Рыбака противостояла 4-й армии в Полесье. В центре находилась группировка 3-й армии генерала Рыдза-Смиглы у Новограда и 2-я армия генерала Листовского у Шепетовки. В их тылу, у Рогачева располагались две бригады из кавалерийской дивизии генерала Ромера. На юге, на Днестре, находилась 6-я армия генерала Ивашкевича. Ударная группировка Рыдза-Смиглы, состоящая из 1-й Легионерской дивизии, 7-й пехотной дивизии и 3-й кавалерийской дивизии при поддержке артиллерии, трех взводов броневиков и двух транспортных колонн должна была нанести главный удар, в то время как кавалерии генерала Ромера предстояло произвести начальную атаку тактического значения, направленную на железнодорожный узел в Казатине. Им противостояла советская 12-я армия Меженинова, со штабом в Киеве, отвечавшая за полосу в 250 километров между Припятью и Бугом. Небольшая 14-я армия Уборевича, со штабом в Жмеринке, обороняла Днестр.

Советские трудности были серьезно осложнены мятежом, вспыхнувшим в двух из трех галицийских бригад Красной Армии. Они были набраны в предыдущем году из украинского населения Восточной Галиции для борьбы с поляками. Однако их бросили в окрестности Хмельника, где петлюровский “премьер” Исаак Мазепа удерживал остатки власти Директории. Когда 23 апреля одна из петлюровских украинских дивизий выступила на фронт в составе польской 2-й армии, галичане сочли, что узы национальной солидарности связывают их сильнее, чем большевистская дисциплина. 2-я галицкая бригада, входившая в состав 12-й армии, целиком перешла на польскую сторону. 3-я галицкая бригада, находившаяся в резерве 14-й армии в Виннице выступила против своих русских товарищей по оружию. В бунт участвовало до 11 тысяч человек. Они составляли пропорционально значительную часть советских сил, и парализовали все в самый критический момент.^[96]

Мятежу сопутствовала волна партизанских рейдов в советских тылах. По оценкам Кутшебы, около 12 000 белых в нерегулярных отрядах действовали на Западной Украине после разгрома Деникина. Еще более серьезной угрозой были махновские анархистские банды, с центром в Гуляйполе, к востоку от Днепра. Махно находился на пике своей карьеры. Под его командой было 55 000 человек, которые теперь, после разгрома деникинских тылов, вновь обратились против Советов. 25 апреля под Маринкой на Донце они изрубили полк украинской Трудармии. Череда подрывов мостов в районе Киева грозила параличом советского транспорта, вследствие чего 12-я армия была вынуждена предпринять ряд поисково-карательных операций, дабы обезопасить свои коммуникации.

Дислокация 12-й и 14-й армий удивительным образом стала причиной их сохранения. Когда Пилсудский начал свое наступление 25 апреля, Советы были не в состоянии обороняться. 3-я армия Рыдза-Смиглы вошла в Житомир на рассвете 26-го, преодолев 90 километров за 24 часа. Ее мотоколонны, двигавшиеся по полевым дорогам, а не по основным трактам, стали полной неожиданностью для противника. В тот же день группировка полковника Рыбака вошла в Коростень. Генерал Листовский достиг Бердичева 27-го, тогда же кавалерия Ромера ворвалась в Казатин. На крайних флангах фронта, видя успехи в центре, 4-я армия выдвинулась из Полесья до Чернобыля, а 6-я армия на юге вошла в Жмеринку. Красные провели ряд арьергардных действий, под Малином, Чудновом и Тетеревом, что задержало генерала Листовского на день, и у Казатина, где они безуспешно пытались спасти свою артиллерию. Их потери были существенны. Пятьдесят процентов 7-й стрелковой дивизии пало под Малином в штыковой атаке против польской кавалерийской бригады. Эффект внезапности был достигнут полностью. 44-я стрелковая дивизия потеряла контакт со своим штабом, артиллерией и боевым снабжением. Ее блуждающие остатки были найдены лишь спустя два дня. Командование 12-й армии в Киеве потеряло всякую связь с фронтовыми боевыми частями. Муралов, политкомиссар армии, 28 апреля был послан на аэроплане, чтобы выяснить, где они находятся. Однако, за исключением нескольких сильно потрепанных частей, основная масса советского войска была способна к отступлению. Будь они лучше подготовлены, они могли бы попробовать остаться и сражаться, подвергнув себя риску полного разгрома.

Достижения польской стороны были только частично обнадеживающими. Они захватили огромную территорию, однако не смогли загнать противника в ловушку. Они отсекли 12-ю армию от 14-й, и открыли дорогу на Киев, но оказались как бы зависшими в пустоте. Чтобы определиться в ситуации, решено было остановиться. Была произведена перегруппировка в центре. Группы Рыдза-Смиглы и Рыбака были объединены, а 15-я пехотная дивизия, отличившаяся под Чудновом, была придана к ним взамен 7-й. Ожидалось, что советская 12-я армия попытается собрать вместе свои рассыпавшиеся части, представив цель, достойную атаки.