Белый орел, Красная звезда
Шрифт:
Рис.9. Битва на Березине, май-июнь 1920 г.
Как только польское командование отказалось от своих первоначальных намерений, оно справилось с возникшей опасностью без больших трудностей. Генерал Соснковский перегруппировал 1-ю армию в Свенцянах, задействовав армейский резерв из Вильно. Генерал Скерский получил приказ подготовить вторую группировку в Логойске. Атакуя советскую дугу с противоположных концов, они должны были отсечь ее центр. Тухачевский разыгрывал свою партию осторожно. Защитив Жлобин и Могилев и получив двухнедельную передышку, он предпочел отступить. 8 июня он отвел свои войска к рекам Аута и Березина, берега которых представляли собой более
В начале лета 1920 г. большевики оказались в ситуации, которую они предвидели задолго, но к которой были морально и физически не готовы. Как только польское наступление на Украине остановилось, они стали обдумывать собственную операцию. Выдержав первый удар в этом раунде, они могли обоснованно оправдывать собственное наступление как защитную меру. Но им трудно было принять идеологический характер чувств, сопровождавших эти действия, а также определить характер и цели операции. Началась затяжная дискуссия, закончившаяся лишь в июле, но не из-за достигнутого единодушия, а вследствие неодолимого искушения добиться военного успеха.
Волна патриотических настроений, поднявшаяся после апрельского наступления Пилсудского на Киев, все не спадала. Она превратила польскую войну в общенародное событие и вызвала сочувствие со стороны многих россиян, которые отказывались служить советскому режиму. Наиболее заметным среди них был Алексей Брусилов, бывший главнокомандующий армии при Временном правительстве, и единственный царский генерал, который совершил успешную наступательную операцию во время Первой мировой войны. В 1920 году это был уже седой инвалид, пострадавший два года назад от попадания снаряда в московский дом, в котором он скрывался от красного террора. Теперь же он публично заявил о себе и предложил свои услуги. Его письмо к советскому командованию, а позднее призыв к своим бывшим подчиненным, были опубликованы в “Правде”:
“...забыть все обиды, кто бы и где бы их вам не нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения»[131].
Брусилов был назначен председателем Особого совещания военных специалистов.
Патриотизм являлся позицией, которую разделяли лишь немногие большевики, и никто из них не планировал использовать его для своих целей. Это патриотизм заманил пролетариев мира на братоубийственную бойню Мировой войны. Патриотизм был ложным божком буржуазии, которая использовала его, чтобы заставить пролетариат приносить себя в жертву на его алтарях. Патриотизм неустанно осуждался всеми лидерами большевиков, аргументация которых сильно отличала их от большинства остальных европейских социалистов, и он же являлся той характерной чертой, которую широко использовал польский противник. Тем временем в мае 1920 патриотизм привлекал русских в ряды Красной Армии точно таким же образом, как в августе 1914-го он вел их в ряды царской армии. Это был мучительный парадокс. Вставал острый политический вопрос - подпитывать эти тенденции, или подавлять их. Он занимал умы теоретиков в течение нескольких недель, и оставил неизгладимый след на советской идеологии. Первой реакцией была попытка сделать вид, что проблемы не существует. В начале мая “Правда” опубликовала несколько статей с утверждениями, что польская война вовсе не имеет национального характера. Польша Пилсудского проходит через те же этапы, как Россия Керенского, и война против нее есть ничто иное, как часть Гражданской войны. “Война с Польшей, - писал Григорий Сокольников в передовой статье от 9 мая, - является классовой войной, и она также далека от национальной войны, как небо от земли”[132]. Но чем дольше длилась война, тем неприемлемей становился такой подход. Российские газеты и красноармейская пропаганда были наполнены шовинистическими лозунгами, не уступающими в резкости выражениям, употребляемым в польской печати. Ленин был вынужден высказаться об опасности шовинизма. Троцкий задержал выпуск красноармейской газеты “Военное Дело” за публикацию статьи, противопоставлявшей “врожденное иезуитство ляхов” “честной и открытой душе великорусской нации”[133]. Задача согласования прежней теории с нынешними реалиями была поручена Карлу Радеку, который, будучи поляком, хорошо осознавал силу патриотизма и который опубликовал в трех номерах “Правды” обширную статью под названием “О характере войны с белой Польшей”[134].
Фото 19.
Радек признавал, что польская война преследует и национальные и социальные цели, но пояснял, что национальный элемент является скорее видимым, чем реальным, поскольку вытекает из совпадения, что последний капиталистический враг оказался также врагом иностранным. Он проводит различие между русским шовинизмом, питающим ненависть ко всему польскому, и “здоровыми патриотическими инстинктами”. Последние, утверждал он, могут проявляться у крестьянина, желающего защитить землю, которую он наконец получил, у рабочего, стремящегося защитить власть, которая теперь у него в руках, и даже “в определенных кругах интеллигенции, которая до сих пор была к нам враждебна”. Он заключает, что “между нашими патриотическими и интернационалистическими целями в этой войне нет серьезной разницы и нет противоречия”. Далее он развивает свою мысль:
"Поскольку Россия является пока единственной страной, где рабочий класс взял власть в свои руки, трудящиеся всего мира должны теперь стать российскими патриотами... Мы достаточно сильны, чтобы не опасаться, что эти патриотические ноты заглушат наш оркестр и наше пение "Интернационала".[135]
Идеологические споры до такой степени занимали умы советского правительства, что заслонили собой обязательный анализ практических целей. Только Троцкий сформулировал связный взгляд на польскую войну и на ее влияние на советскую политику в целом. Парадоксально, но его длительные опасения относительно этой войны, теперь, когда его войска неизбежно в нее вовлекались, привели его к требованию придания ей абсолютного приоритета. Поскольку ранее он последовательно утверждал, что прямая конфронтация с европейскими державами является чрезвычайно рискованной, теперь он вынужден был требовать наибольшего напряжения сил, чтобы не привести к катастрофе. Его позиция, выраженная в 16 тезисах, под заголовком "О польском фронте и наших задачах”, была одобрена Реввоенсоветом.
1. Империалисты Антанты, ведя переговоры о торговых сношениях с Советской Россией, держали в то же время на привязи белогвардейскую Польшу, Финляндию, Латвию. В лагере самих империалистов царят неуверенность и противоречия по всем вопросам, в особенности по вопросу о том, какую политику выбрать для вернейшего удушения рабоче-крестьянской России.
2. Часть капиталистов стран Антанты, особенно те, что производят предметы массового потребления, надеялись сорвать созидаемое нами социалистическое хозяйство путем товарообмена с кулаком через посредство белогвардейского кооператора. Тяжелая промышленность - и прежде всего военная - предпочитала военный разгром Советской России и прямой грабеж ее естественных богатств. Отдельные правительства Антанты и даже отдельные члены правительств колебались и колеблются в ту и в другую сторону, в зависимости от того, с какими капиталистическими кругами они сами связаны, как оценивают устойчивость своих армий и силу сопротивления Советской России.
3. Белогвардейская Польша, как и другие мелкие окраинные государства, не имеет самостоятельной политики и руководится жадностью, которая умеряется лишь трусостью. Когда Антанта, под влиянием острой потребности в сырье, более определенно повернула в сторону торговых переговоров, буржуазия западных окраинных государств отказалась от мысли о дальнейших захватах и грабеже за счет России. Открылась серия мирных переговоров: сперва с Эстонией, с которой мы заключили мир, затем с Латвией, Польшей, Финляндией, Румынией и Литвой.
4. Но в рядах Антанты снова подуло другим ветром. Трудовой подъем в Советской России, с одной стороны, наш твердый курс в отношении кооперации, с другой, по-видимому, заставили заправил Антанты понять, что хотя товарообмен с нами вполне возможен и экономически полезен для обеих сторон, но что посредством товарообмена бирже не удастся подорвать основы слагающегося у нас социалистического хозяйства. С другой стороны - бурное нарастание пролетарской революции в Германии и явное ее приближение во всех других странах, в том числе и в Англии, толкают империалистические правительства всех стран на путь ожесточенной борьбы против рабочих масс, своих и чужих, и, стало быть, на путь новых военных авантюр против Советской России.
5. Почувствовав, что привязь, на которой ее держали ее хозяева, слабеет, и подуськиваемая наиболее крайними империалистами стран Антанты, польская буржуазия открыла наступление на Украину, открыто провозглашая свое намерение оккупировать ее, чтобы затем установить над нею - при посредстве подставных приказчиков, вроде Петлюры - свое военное, национальное, экономическое и политическое господство.
6. Одновременно с этим Финляндия и Латвия выдвинули ни с чем несообразные территориальные требования, при чем латвийская делегация не скрывает того, что ее территориальные требования формулируются по прямому приказанию из Варшавы в интересах польского наступления на Витебск и Смоленск.