Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
— Вот это да… Кто бы это мог быть? — со смехом полюбопытствовал Джордж.
— Знаешь, — сказал я, — чувствую себя довольно паршиво, будто испачкался.
Он засмеялся, несколько удивленный. Мы отправились домой, решив ничего не говорить женщинам.
Они сидели у окна на скамейке и смотрели на нас. Мама, Алиса и Летти.
— Вас не было слишком долго! — сказала Летти. — А мы тут смотрели на закат — такая красота. Взгляните. Почему так поздно? Что ты там делал? — спросила она.
— Ждал, пока твой Таурус закончит работу.
— Тихо! — резко оборвала она и повернулась к нему. — Ты пришел петь гимны?
— А все,
— Как мило с твоей стороны, Джордж! — воскликнула Алиса с иронией.
Алиса — низенькая, пухленькая девушка, к тому же бледненькая. Взгляд вызывающий. Ее мама принадлежала к семейству Уилд, известному своей экстравагантностью и ошарашивающей прямотой. У Алисы был замечательный отец и мама, страстно влюбленная в своего мужа. Алиса — дикая и экстравагантная одновременно, обладала добрым сердцем, была отзывчивая, мягкая. Наши мамы считались хорошими подругами, а Летти стала подругой Алисы. Но Летти обычно раздражалась по поводу вызывающего поведения Алисы. Хотя им было весело вдвоем, если рядом не торчали «старшие» друзья. Большинству мужчин нравилась компания Алисы, зато все они очень стеснялись, оставаясь с ней наедине.
— А для меня у тебя не нашлось слов? — спросила она.
— Это зависит от того, что бы ты ответила, — сказал он, смеясь.
— Ах, как же ты осторожен! А вот я бы скорее предпочла гвоздь в ботинке, чем осторожного мужчину. Ты, наверное, тоже, Летти? — вмешалась Алиса.
— Ну… это зависит от того, насколько далекая мне предстоит прогулка, — ответила Летти. — Если не придется хромать далеко…
Алиса отвернулась от Летти, которую она зачастую находила слишком строгой.
— У тебя унылый вид, Сирил, — обратилась она ко мне. — Может, кто-то пытался поцеловать тебя?
Я засмеялся и ответил:
— Наоборот, поступи так кто-нибудь, выглядел бы счастливым.
— Дорогой мальчик, немедленно улыбнись! — Она дотронулась пальцем до моего подбородка.
Я отскочил.
— О, как мы серьезны! Что с тобой? Джорджи… Скажи что-нибудь… Иначе буду нервничать.
— Что я должен сказать? — спросил он, сдвинув ноги и положив локти на колени.
— О Господи! — воскликнула она нетерпеливо.
Но он ничего не сказал, сидел, сложив ладони, улыбался одной стороной лица. Он нервничал. И разглядывал картины, безделушки и вообще все в комнате. Летти ставила цветы на камин, и он смотрел на нее. Она была одета в голубой фуляр с кружевным воротником и кружевными манжетами, очень высокая и гибкая. Ее головка с красивыми локонами сегодня была очаровательна. Он был не ниже ее, но казался меньше из-за широких плеч и сильных мышц. Он тоже был ловок и грациозен, но сейчас неподвижно пребывал в кресле, набитом конским волосом. Она же была необычайно элегантна в каждом своем движении.
Немного погодя мама позвала нас ужинать.
— Пойдем, — сказала ему Летти. — Проводи меня к столу.
Он встал, чувствуя себя очень неуклюже.
— Подай же мне руку, — сказала она, чтобы подразнить его. Он так и сделал, покраснев сквозь загар и почему-то испугавшись ее согнутой руки, наполовину скрытой кружевами, когда та легла на его рукав.
Мы сели, она взяла ложку и спросила его, что бы он съел. Он заколебался, взглянув на странные блюда, и сказал, что он бы поел сыру. Тогда девушки настояли на том, чтобы он попробовал новые для него мясные блюда.
— Уверена, тебе понравятся тантаффины. Правильно, Джорджи? —
Он сомневался. Он сомневался даже относительно своего вкуса! Алиса стала упрашивать его поесть салата.
— Нет уж, спасибо, — сказал он. — Я не люблю его.
— О, Джордж! — сказала она. — Как можешь ты так говорить, когда я предлагаю его тебе!
— Ну… однажды я уже пробовал. Когда работал у Флинта, он подал нам жирный бекон и салат-латук, вымоченный в винном уксусе. «Еще салатцу?» — спрашивал он. Но с меня было достаточно.
— Наш латук, — сказала Алиса, — сладкий, как орех. Никакого уксуса в нашем латуке нет и в помине.
Джордж засмеялся смущенно, очевидно услышав в этом названии имя моей сестры [1] .
— Ладно, я тебе доверяю, — сказал Джордж, стараясь выглядеть очень галантным.
— Вы только подумайте! — воскликнула Алиса. — Наш Джордж мне доверяет. О, я весьма, весьма польщена!
Он вымученно улыбался.
Его рука лежала на столе. Большой палец согнут так, что его не видно. Костяшки на руке даже побелели от напряжения. Он поднял оброненную салфетку с пола и начал старательно складывать ее.
1
По-английски «салат-латук» и имя Летти звучат похоже. (Здесь и далее примеч. пер.)
Летти не нравилось то, что происходило. Ведь она сознательно мучила его, мучила до тех пор, пока ей самой не стало неудобно из-за его неуклюжести. Теперь она чувствовала себя виноватой и испытывала раскаяние. Она подошла к пианино, как поступала всегда, когда хотела поднять настроение. Если она сердилась, обычно играла Чайковского. Если грустила — Моцарта. Сейчас же она играла Генделя, ожидая, что небесные звуки его музыки воодушевят ее, заставят воспарить к снам и мечтам Якоба, стать такой же прекрасной, как девушки на картинах Блейка.
Я часто говорил Летти, что игра на пианино заменяет ей скандалы, что клавиши помогают выражать бурные эмоции звуками, избегая грубости слов. Обычно она притворялась, что не понимает меня. И вдруг она удивила меня тем, что во время игры у нее полились слезы. Ради Джорджа она играла сейчас «Аве Марию» Гуно. Ей хотелось, чтобы он погрустнел, задумался о том зле, которое окружало его в жизни. Я улыбнулся ее наивной уловке. Когда она закончила, ее руки еще какое-то время лежали без движения на клавишах. Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Казалось, она улыбается. Но нет, она вновь опустила свой взор вниз, на колени.
— Ты не устал от моей музыки? — тихо спросила она.
— Нет, — Джордж помотал головой.
— Она нравится тебе больше, чем салат? — спросила она, поддразнивая его.
Нельзя сказать, что Джордж был красив. Его черты несколько тяжеловаты, грубоваты. Но когда он смотрел вот так доверчиво и неожиданно улыбался, вас захлестывало чувство симпатии к нему.
— Тогда я еще покормлю тебя музыкой, — сказала она и снова потянулась к пианино. Она играла тихо, задумчиво, потом на середине сентиментальной пьесы вдруг прекратила играть, встала и, отойдя от пианино, опустилась в низкое кресло у камина. Сидела там и смотрела на него. Он понимал, что она смотрит на него, но не спешил поворачиваться к ней, а лишь крутил свои усы.