Белый шаман
Шрифт:
— А как бы мне хорунжего Осипова отыскать?
— А зачем тебе их благородие? — приподнял бровь самый молодой из казаков, зато единственный с лычками на погонах и шальным, наглым взглядом.
— И зачем тебе это знать? — Отвечаю вопросом на вопрос, так же издевательски приподняв бровь. Нет, я понимаю, человек при службе бы был, а то ведь просто сидит, фигней страдает. И видит же, что не крестьянин перед ним, а все одно гонор показывает.
— Ужо я щас тебя нагайкой, — молодой резко пытается подняться, одновременно дергая с ремня плеть. Саквояжи сюртук выскальзывают из моих
— Сёмша, не бузи! — на плечо молодого легла тяжелая лапа казака постарше. И молодой задира буквально прилип к скамейке не в силах подняться.
— Пусти, дядька Степан! — он попытался дернуться.
— Ну, тко! — рыкнул дядька и молодой сник, вперившись в меня злобным взглядом, — Каво развоевался? — усмехнулся Степан, по-доброму глядя на своего горячего сослуживца, — А ты господин хороший, тоже не барагозь, чай не простые солдатики перед тобой.
Ответить я ему не успел. Из-за высокого забора послышался знакомый голос:
— Карпов, что у вас там случилось?
— Вас спрашивают, господин хорунжий, — отозвался тот, что постарше. И уже не было в его голосе ленивой вальяжности.
— Кто? — отворилась глухая тяжелая калитка, и на улицу вышел Володя. Темно-зеленый с иголочки мундир перетянутый ремнями ладно сидит на гибкой спортивной фигуре, на голове папаха с алым верхом, такого же алого цвета лампасы на заправленных в начищенные кавалерийские сапоги штанах. Теперь он совсем не походил на того потерянного, чудом избежавшего смерти, раненного и избитого юношу. Передо мной стоял молодой уверенный в себе офицер. Казаки тут же подскочили, — Ну?! Приказной?! — Осипов требовательно посмотрел на юного забияку.
— Так вот, Ваше благородие, — слегка подняв подбородок, Семша показал на меня, — Не представился, рассказать, зачем пришел, отказался.
А молодец казак! Нет, правда, молодец. Короткий доклад, и вот он уже бдительно несет службу, а я злостный нарушитель порядка и, вообще, подозрительный тип. Даже, скорее всего, злодей и негодяй.
— Я хорунжий Осипов, — поворачивается ко мне Володя, нахмурившись, — Вы что-то хотели?
— Да, вот, — глядя на него с улыбкой, развожу руки, — Как обещал, в гости заехал.
Мысли и эмоции, читаются на лице юного хорунжего, как в открытой книге. Осипов смотрит на меня с непониманием, которое сменяется раздражением, а затем приходит узнавание.
— Дмитрий? — его голос звучит неуверенно, но после моего кивка, на лице расцветает радостная улыбка, — Дима! Как же я рад тебя видеть! — Осипов, под удивленными взглядами казаков, с детской непосредственностью бросается ко мне, заключая в крепкие объятия. Благо, в это время, в этом мире, такое проявление чувств и эмоций, несет только радость от встречи двух друзей, а не всякую мерзость, распустившуюся буйным цветом в прошлом моем мире. — Твои вещи? Бери. Пойдем скорей, я тебя с командиром познакомлю! И с Николаем Георгиевичем! Ты знаешь, как они про тебя расспрашивали?! — он не дожидаясь, когда я раскачаюсь, подхватил с земли мой саквояж и сюртук, который буквально всунул мне в руки, — Ты что поронял все? — между делом спросил он, и затараторил опять о своем, — А я ждал тебя. Меня в отпуск хотели отправить, по ранению. А я отказался. Думал, отбуду, а тут ты приедешь. Тебя и не узнать! — Владимир буквально затянул меня в калитку. Я только и успел весело подмигнуть
Все-таки отличный он парень — хорунжий Володя Осипов. Ведь он действительно безумно рад меня видеть. Офицер чуть ли не силком затащил меня в просторные сени. Из избы слышался громкий, возмущенный мужской баритон:
— Нет, Иван Степанович, это ни в какие ворота! Миллион! Рублей! Мне! Да я сюда лично Государем поставлен! А они мне взятку![i]
— Каждый блюдет свою выгоду, — с небольшим акцентом невозмутимо отозвался другой мужчина, — Относитесь к этому спокойно.
— Не могу! Не могу спокойно! В конце концов, это унизительно!
— Купцы приходили, — доверительно шепнул мне Володя, — Деньги предлагали, чтобы мост в Колывани строили. Вот и кипит Николай Георгиевич, — хорунжий одернул мундир и, громко постучавшись, открыл дверь. Голос сразу стих.
— Разрешите? — сунул голову в низкий проем[ii] Осипов.
— Володя, заходи, — радушно пригласил тот самый баритон.
— Я не один, — предупредил казак и втащил меня за собой, — Позвольте представить, Дмитрий Никитич Уколов. Тот самый мой спаситель.
Едва успеваю перекреститься на сурово глядящие на меня лики святых, и тут же ловлю на себе внимательные, изучающие взгляды. Высокий мужчина в железнодорожном кителе стоит у окна. Судя по раскрасневшемуся лицу с интеллигентскойбородкой, именно он возмущался предложенной ему взяткой. Волосы с ранней проседью слегка растрепались, и он поправил их, зачесав назад рукой.
— Николай Георгиевич Михайловский, — представил мужчину Володя. Хотя мог бы и не представлять. Этого человека в Новосибирске, да и не только в нем, наверное, знает каждый. Гарин-Михайловский. Инженер, путешественник, писатель. Уж «Детство Темы» читали многие, если не все. Мужчина кивает головой.
— Рад знакомству, Дмитрий Никитич.
— Взаимно, Николай Георгиевич, — киваю с улыбкой в ответ. Только вот за улыбкой скрываются расшалившиеся нервы. Сколько я уже в этом мире? Пять лет? Шесть? Сбился. И привык. Даже, когда узнал от Володи, какой нынче год, воспринял это спокойно. А вот сейчас немного накрыло. Я впервые встретил человека, известного и почитаемого там, у меня в прошлом. Сколько раз в вагоне метро я рассматривал его фотографию, вчитывался в скупые строки краткой биографии. Просто так, чтобы убить время. А вот рассказы его мне в детстве не нравились. Даже не вспомню сейчас о чем они.
— Мой командир, — Володя продолжает знакомить меня с присутствующими, — господин есаул Ефтин Иван Степанович, — по голосу хорунжего чувствуется, что своим командиром он гордится и безмерно его уважает.
Офицер встает из-за массивного стола и делает несколько шагов ко мне. Шрам, пересекающий лицо, делает взгляд Ефтина свирепым, а его самого на десяток лет старше[iii]. От Осипова знаю, что есаулу тридцать и он герой туркестанских походов. Ефтин смотрит на меня жестко, изучающе, прищурив не затронутый саблей глаз. Наконец протягивает свою ладонь.
— Спасибо. За казаков спасибо, — говорит он, словно выталкивая слова, — Не ушли не отмщенными, – и размашисто крестится. Следом осеняют себя крестом и остальные. Правда, последний не представленный мне мужчина делает это слева направо, видимо католик или протестант. Приходится и мне не выделяться. Тут с религией все серьезно, это я уже понял.
— Не за казаков мстил. За своих, — пожимаю плечами, — Да и не всех достал, — по моему лицу пробегает судорога.
— Ничего, найдем и их, — жестко заявляет есаул.