Бен Гурион

Бар-Зохар Майкл

Давид решил заняться земледелием как исконным делом еврейского народа. «Победа труда» — стало девизом молодых. «Только две категории трудящихся смогут закрепиться на этой земле, — пишет он, — те, кто обладает железной волей, и те, у кого хватит сил, то есть молодые крепкие люди, которые привыкли к тяжелому физическому труду». Он соглашается на эту изнурительную работу, старается не поддаться усталости, но через несколько недель заболевает малярией, страшной болотной лихорадкой, и впадает в отчаяние. Заключение осмотревшего его доктора Штейна не оставляет никаких надежд: «Здесь вам ничто не поможет. Уезжайте отсюда!». Несмотря на мрачный прогноз, он решает остаться и всю свою жизнь будет страдать от приступов малярии.

После

малярии он с горечью познает, что такое голод: «Я больше страдал от лихорадки и голода, чем работал. Все вместе — работа, малярия и голод — были новы и интересны для меня. Ведь ради этого я и приехал на землю Израилеву». Каждый день, если работы нет, но в кармане осталось немного денег, он покупает себе одну-единственную pitta (плоская арабская лепешка), которую ест вечером — медленно и тщательно пережевывая, чтобы обмануть чувство голода. Бывали дни, когда не было и этого.

«Днем чувство голода было не так мучительно. Я болтал с друзьями или пытался думать о чем-то отвлеченном. Но ночи были ужасны. Стоило мне закрыть глаза, как воображение рисовало огромные сковороды, полные мяса, жареных кур и гарнира. Казалось, я сойду с ума. Вымотанный, без сил, я просыпался утром и в отчаянии рвал на себе волосы».

Слухи об этом достигают Плоньска, и отец отправляет ему письмом десять рублей, которые вскоре приходят обратно с припиской: «В деньгах не нуждаюсь и с благодарностью возвращаю их тебе. Я прекрасно справляюсь сам…».

Ему не свойственна гордыня. Именно из-за собственной беспомощности и нищеты еврейские сельскохозяйственные рабочие начинают объединяться в группы, из которых позже возникли первые в Палестине общины. Весь скудный заработок уходит на пропитание. Полученная кем-нибудь посылка или бандероль вносят краткое разнообразие в обычно скудный рацион. Вечерами они собираются в общей кухне, где танцуют и поют до глубокой ночи. Но они знают долгие дни и ночи лишений, отчаяния и ярости.

«Я был поденщиком», — много лет спустя скажет в Кнессете [2] Бен-Гурион, и в словах его все еще будет звучать горечь унижений, которым его подвергали жестокие и бесчувственные работодатели, каждый день искавшие рабочие руки для непосильного труда. Это были еврейские крестьяне из Иудеи. Молодые идеалисты, приехавшие из России двадцать лет назад, стали неузнаваемы.

Эта метаморфоза произошла по вине «благодетеля» барона Эдмонда Ротшильда, «прагматичного фантазера», который, купив земли, создал сельскохозяйственные поселения, куда направил своих инспекторов и экспертов для оказания помощи людям, обосновавшимся в Петах-Тикве, Ришон-ле-Ционе, Зихрон-Яакове. Чем больше он осыпал их золотом, тем быстрее исчезал сионистский пыл колонистов. В конце концов они перестали сами обрабатывать землю, предпочитая нанимать для этого арабских крестьян, готовых работать за гроши.

2

Кнессет — израильский парламент.

Когда иммигранты второй Алии (а в их числе были Давид с товарищами) приехали в Палестину, они встретили жадных фермеров, позабывших все сионистские идеалы и не скрывавших своего презрения к вновь прибывшим голодранцам, чьи глаза еще светились надеждой. Как и арабам из соседних деревень, им было велено собираться каждое утро в центре поселка, где фермеры вместе с бригадирами осматривали каждого кандидата с целью определить его выносливость, а затем решали, кого из них взять на работу. Если кому-то везло и его брали на целый день, то он точно знал, что до поздней ночи ему придется соревноваться в работе с арабами и что только результат этого соревнования определит его завтрашнюю судьбу. Задача усложнялась тем, что арабы были

привычны к климату и полевым работам. Таким было первое испытание иммигрантов, прибывших на землю Израилеву. В этих условиях их девиз — «Победа труда» — приобретал очевидный вкус горечи.

Пройдя через все унижения поденного труда, молодой Грин взбунтовался. Классовое сознание, выработанное за годы пребывания в оккупированной русскими Польше, объединяется с сионистским идеалом, и он восстает против еврейских землевладельцев. Некоторые полагают, что выбор жизненного пути Давида определился двумя протестами: первый — против условий жизни евреев в диаспоре, который и привел его в Палестину, второй — против еврейских «феодалов» из долин Иудеи, сформировавший его социалистические убеждения. Вот почему нет ничего удивительного в том, что и в Палестине он остается таким же активным участником движения «Поалей-Цион», каким был в Польше.

«Поалей-Цион» и «Гапоэль Гацаир» («Молодой рабочий») были первыми сионистскими рабочими партиями в Палестине. Сойдя с корабля на берег, иммигрант сталкивался с непримиримой враждебностью. Еще в порту Яффы к Давиду подошел какой-то рабочий и стал весьма настойчиво задавать вопросы о его отношении к историческому материализму. «Это был мой первый день в стране, куда я прибыл на крыльях радости; но этот парень настолько извел меня своими нападками на исторический материализм и прочим аналогичным вздором, что, потеряв терпение, я воскликнул: «Что вам от меня надо?», но он, не ответив, так и не оставил меня в покое».

Эти политические течения разделяла огромная пропасть. Грин просто поражен этому, поскольку еще по Плоньску знает четырех из девяти «отцов-основателей» «Гапоэль Гацаир» в Палестине. Он был убежден в полном отсутствии доказательств существования двух этих политических партий. Накануне своего отъезда на Землю Обетованную он сказал Шломо Земаху, сообщившему ему о создании «Гапоэль Гацаир»: «Я член движения «Поалей-Цион». Между нами нет противоречий. Мы все боремся за право говорить на иврите и за права еврейских трудящихся». Оба решили сделать все возможное для объединения двух партий. Однако «едва мы прибыли в Палестину, то ли под влиянием товарищей, то ли от смены климата Шломо вновь вернулся к этой мысли. Но это уже было не для меня».

Не перемена климата делала невозможным объединение двух политических партий, а глубокие идейные противоречия, которые разводили их в разные стороны. Под сильным влиянием русской революционной мысли «Поалей-Цион» переживает период становления в партию марксистского типа, постепенно отодвигая на второй план чисто сионистскую программу. Приехав в Палестину, выходцы из Плоньска — настоящие сионисты, говорящие на иврите и глубоко ушедшие своими корнями в древние традиции, — стали менять свою точку зрения в пользу «Гапоэль Гацаир», члены которой, не будучи марксистами, участвовали в движении за принятие закона об иврите, за возвращение к Сиону и воплощение идеалов сионизма.

В Палестине Грину становятся более близки идеи «Гапоэль Гацаир», чем «Поалей-Цион». Это ярый сионист, убежденный гебраист, для которого возврат к Сиону гораздо важнее, чем любая политическая и общественная идеология. Однако, как он сам подтверждает, он обладает сильным классовым сознанием и восхищается революционным духом России 1905 года. Он верит в принципы социализма, но его социализм более прагматичен, гибок и направлен на достижение национальных и сионистских целей. Для него в основе как сионизма, так и социализма лежит одна общая доктрина со следующими основными положениями: рабочий класс является ударной силой возрождения еврейской национальной идеи, которое может быть достигнуто только при полной победе труда на земле Израилевой. Господство национальных и политических целей над идеями социализма и партии станет той непоколебимой основой, на которой Бен-Гурион будет строить свою политику.