Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Трухановский Владимир Григорьевич

Дизраэли вспоминал применительно к Хьюэндину, что он больше всего любил деревья и книги. Приезжая на природу в перерывах между парламентскими сессиями, он две недели приходил в себя. Первую неделю он осматривал, каждый раз как бы знакомясь заново, деревья в парке и в лесу. Если его долголетний политический противник У. Гладстон получал удовольствие, даже в преклонном возрасте занимаясь рубкой деревьев, то Дизраэли любил их сажать. Навещавшие его гости тоже привлекались к таким посадкам. Королева Виктория, однажды посетив Дизраэли, тоже посадила свое дерево.

Земля в поместье обрабатывалась руками арендаторов и батраков. Утверждают, что у Дизраэли были с ними очень хорошие отношения. Но вряд ли это точно. Известно, что, вступив

в права владения, он счел, что имение может приносить значительно больший доход, чем приносило до 1848 г. И как выражаются авторы самой обширной биографии Дизраэли, «он, будучи бедным человеком, не имел возможности сохранять легкие арендные условия, существовавшие при его предшественнике». Как видим, понятие бедности весьма относительно. Во всяком случае, Дизраэли увеличил арендную плату. Старые арендаторы сочли это несправедливым и ушли в другие места. В результате его арендаторы были все новые люди, которых он подбирал сам. В соответствии с традицией он должен был проявлять заботу о повседневных делах людей, живших на его земле. Традиция в тех формах и пределах, как это было принято в тогдашней Англии, соблюдалась.

Соседние помещики-землевладельцы появление в их среде нового лица восприняли в общем благожелательно. Дизраэли поддерживал с ними общепринятые отношения, но не очень активно занимался местными делами, его интересы концентрировались на столице страны и ее учреждениях.

Джентльмен-землевладелец по традиции должен был поддерживать добрые отношения со священником своего прихода. Церковь находилась вблизи дома, и Дизраэли, будучи в имении, регулярно посещал воскресную службу. По окончании мессы прихожане выходили на паперть, и землевладелец некоторое время общался с ними, обсуждая их житье-бытье и местные новости. В общем все шло, как полагается, пока однажды в воскресенье Дизраэли, отстояв службу, не уехал сразу же в Лондон. Полномочный представитель Господа в Хьюэндине счел, что Дизраэли нарушил религиозные приличия, и официально написал ему об этом. В те времена в английских сельских местностях считалось неприличным путешествовать по воскресеньям, и викарий заметил Дизраэли, что он нарушил четвертую заповедь.

Подобный демарш был неожиданным и, конечно, разозлил Дизраэли. Он ответил, что ему самому не нравилась эта поездка, но викарий поступил несдержанно, опрометчиво и неделикатно, прислав такое письмо. Стороны договорились постараться лучше узнать друг друга. Узнали, и священнослужитель счел за благо перейти в другой приход. Дизраэли принял меры, чтобы на освободившееся место был назначен новый викарий, и в дальнейшем отношения джентльмена-землевладельца с расположенной на его земле церковью оставались вполне нормальными.

Хьюэндин-Мэнор, конечно, не дворец, но его внешний вид достаточно внушительный и приятный. Расстилающийся с южной стороны английский парк невелик, но приятно дополняет хорошее внешнее впечатление. Интерьер здания также подтверждает, что это не герцогский дворец, но достойный загородный дом землевладельца средней руки. В доме нет бьющей в глаза роскоши, нет великолепных золоченых залов и выставленных напоказ драгоценностей. Однако каждая из двенадцати средних размеров комнат на первом и на втором этажах, которыми пользовались семья и частые гости политического плана, отделана достаточно скромно, но изящно, с большим вкусом. Этим занималась жена, часто привлекая в помощь архитекторов, художников и других специалистов.

На первом этаже привлекает внимание большая угловая комната — библиотека. Дизраэли говорил, что вторая неделя отдыха от лондонской суеты у него посвящена общению с книгами. Он любил не только — в который раз — просматривать свои книжные сокровища, но и, отдыхая, наблюдать, как на корешках переплетов играют солнечные лучи. Дизраэли очень любил книгу, по-настоящему любил, из нее он черпал мудрость и знание жизни как для литературной, так и для государственной деятельности.

В Хьюэндине коллекция книг ограничивалась тремя темами — теологией, классикой и историей. Это то, что Дизраэли считал главнейшим для литератора и политика. Эти области человеческого знания и культуры он разрабатывал всю жизнь. Были и книги по художественной литературе — главным образом случайно сохранившиеся остатки библиотеки отца. Современную ему литературу Дизраэли ставил невысоко и читал ее мало.

Часто эта комната служила местом бесед с гостями, среди которых доминировали политики. Посетивший Хьюэндин сэр Стаффорд Норткот, как свидетельствует путеводитель по музею, которым в наше время стал дом Дизраэли, писал: «После обеда мы говорили главным образом о книгах. Шеф всегда в наилучшей форме в библиотеке и получает удовольствие от широких рассуждений о литературе вообще». Он с презрением отзывался о Броунинге (которого он читал очень мало) и о других рифмоплетах сегодняшнего дня: «Ни один из них не останется в литературе, за исключением разве Теннисона».

Во всех комнатах, коридорах, холлах, на лестнице очень много картин. Дизраэли не был собирателем сокровищ живописи — она его не очень интересовала, да и деньги были не те. Имеющиеся в доме картины — это главным образом портреты современников хозяина, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни и в политической и государственной деятельности. Среди них доминирует королева Виктория. Много портретов членов семьи. Увековечен и пресловутый Тита, бывший «универсальный» слуга лорда Байрона, вывезенный Дизраэли с Мальты и живший при нем до конца дней своих.

На втором этаже привлекает внимание кабинет Дизраэли. Он называл эту комнату «мой цех». И действительно, здесь он работал над своими литературными произведениями и государственными бумагами, доставлявшимися в обитых красным чемоданчиках, напоминающих нынешние дипломатические кейсы. Для пересылки официальных бумаг такие обшарпанные чемоданчики употребляются и поныне. Кабинет — это не слишком большая, но довольно просторная комната, стены которой обиты серебристым шелком и отделаны светлым деревом. Пол закрыт мягким ковром с узором приглушенных тонов. В углу у двери — скромных размеров книжный шкаф. Рабочий стол без ящиков и тумб, на витых ножках. Такой же формы ножка у маленького столика между уютными диваном и креслами. Рабочее кресло с высокой жесткой спинкой обтянуто гобеленом. К столу придвинута изящная резная этажерка (теперь так выглядят сервировочные столики), на столе — гусиное перо и другие письменные принадлежности, открытый ящичек для деловых бумаг. Рядом стоит небольшой ящичек с высокой полукруглой крышкой. Сегодняшние посетители-туристы стремятся посмотреть, что там внутри, но ящичек заперт, хотя внутри явно ничего нет. На столе перед рабочим креслом стоит небольшая скошенная конторка. Очевидно, Дизраэли было удобнее писать, сидя за такой конторкой, чем за прямой плоской доской стола. Картины и гравюры на стенах неброские, хорошего вкуса, рождающие ощущение гармонии и покоя. Среди них — большой портрет жены. Есть также портреты отца, матери и сестры. И конечно, традиционный камин — мраморный, массивный. Возле него хорошо греться в стылые английские вечера, приятно думать, помешивая раскаленные угли и следя за игрой вспыхивающих то здесь, то там язычков пламени.

Рабочий стол стоит у глухой внутренней стены, за которой находится коридор. Противоположная стена обращена двумя широкими окнами на юг. Из них виден партер перед домом, парк и даже шпиль церкви в Хай-Уикомбе. Перед окнами стоит кушетка с высокой отлогой головной спинкой. На ней удобно, отдыхая, читать — света из окон достаточно. А за столом работать приходилось почти постоянно с зажженной лампой или свечами.

В стенах Хьюэндина за последовавшие 30 с лишним лет после его приобретения Дизраэли обсуждались и решались многие государственные дела. Здесь встречались крупнейшие деятели Англии второй половины XIX в.