Бенефис чертовой бабушки
Шрифт:
– Переживает… – еле слышно прошептала Наташка, страдальчески изогнув брови. – Ксюшеньку жалеет.
– Не-е-ет… Он за себя боится, – почти беззвучно возразила я, доверительно склонившись к подруге. – Ксюшенька ему чужой человек. Жалеет, конечно, но не так, как себя. Своя рубаш…
Презентованный Наташкой толчок в бок заставил меня умолкнуть и оглянуться на Александра. Страдалец смотрел на меня так, словно видел перед собой Медузу горгону.
– С-сашенька, ч-чаю хочешь? – заикаясь, предложила подруга.
– Что… что она сказала? – имея в виду меня, но, обращаясь
– О, заговорил! Наконец-таки! – обрадовалась Наташка. – Чайку хочешь? С лимончиком. Есть яблочная шарлотка. Немного клеклая, но вкусная. Анна Петровна испекла. Из райских яблочек.
– Ничего с тобой не случится, – прячась за Наташкину спину, предсказала я страдальцу. Очень неприятно, когда тебя буравят глазами.
– Конечно, – уверенно поддержала меня Наташка. – Ты свое уже получил. А чужого тебе не надо.
Нахмуренный лоб Александра свидетельствовал о напряженной работе мысли. Но вхолостую. Главное, что оторвался от меня взглядом.
– Поговорить бы нам всем начистоту, – тоскливо промямлила я, высовываясь из-за подруги. – Все равно теперь не скоро отчалим. В отличие от Светланы Никитичны, Ксюша не оживет.
– Да что вам от меня надо?! Вламываетесь без разрешения, несете какую-то хрень… Вы хоть соображаете, что у меня произошла трагедия?!
Резким движением Сашка сел на кровати и босыми ногами, не глядя, попытался нащупать шлепанцы. Дохлый номер – они парковались в разных местах. Один, пластиковый «вездеход» перед диваном, другой… А фиг его знает! Другого вообще в поле зрения не наблюдалось.
– Соображаем… – с пониманием отозвалась я, в то время как Наташка услужливо отфутболила Сашке шлепанец от дивана. – Причем больше, чем ты думаешь.
Лучше бы Александр Сергеевич лежал. Взгляд исподлобья, отягченный набрякшими веками и черными кругами под глазами, был жутковатым. Он доставал меня даже за Наташкиной спиной, где я опять спряталась. Желание немедленно отвлечь его на другой объект облекло словесную форму, и я посоветовала ему поискать второй шлепанец где-нибудь в районе Бермудского треугольника. Брусилов-старший отвлекся и задумался. Полагаю, решал, каким словом меня обозвать, перед тем как саму послать в этот самый район. И тут я обиделась. Меня? В район разгула аномальных явлений? За что?! За все хорошее?!
За доли секунды обида переросла в злость, злость трансформировалась в ярость… Ну, и меня понесло… Фразами, хорошо отточенными практикой общения с разным людом на работе, я рекомендовала Александру Сергеевичу любыми путями самому отыскать второй шлепанец, присоединить его к первому и тщательно смыть с них следы своего пребывания на месте преступления задолго до его массового посещения иными лицами. Если он прибежал туда только вместе с нами, причем в резиновых сапогах, стянув их впоследствии на крыльце, почему от его левого тапочка, столь любезно подкинутого ему Наташкой, на лету песок по комнате сыпался? Мало того, на старом месте залегания, у дивана, от тапка отвалился бурый ошметок. Надо полагать, пропитанный кровью. А стоит приглядеться к следам, ведущим к самому дивану…
Наташка быстро скакнула
– Бли-ин! – выдала она, испуганно вглядываясь в доступное взору пространство пола. – Ир, он что, убийца?! А я-то ему, сдуру, чаю в постель!.. Слушай, определи мне место для отступления, чтобы его следы не затоптать, я пока тихонечко тут постою. На одной с половиной ноге. Как сирота… бермудская. А ты, стервятник, не вздумай даже пошевелиться! Я те мигом устрою встречу с интересными людьми.
Сашка послушно замер. И даже попросил разрешения заговорить. Наташка вопросительно взглянула на меня. Я поморщилась и сообщила: и так знаю, что он намеревается сказать в свое оправдание. Ночью проснулся, Ксюши в комнате нет. Забеспокоился. Вышел в сад, добрел до скамеечки, увидел у подножия альпийской горки безжизненное тело. Сначала не понял, что произошло. Перенес Ксюшу на скамейку, попробовал привести в чувство. Понял, что она мертва. Испугался и слинял домой.
– Куда дел одежду, испачканную в крови?
– На мне только трусы были. И шлепанцы. Я в бочке умылся и воду слил.
– Ир, он, наверное, боялся, что станет следующей жертвой? Или пугали обвинения в убийстве любимой?
– Ты меня спрашиваешь? – пожала я плечами. – На мой взгляд, он поступил так, исходя из обоих предположений. Только Ксюша никакая ему не любимая. Любимая женщина у него одна – Маринка. Из-за нее он и со своей женой разошелся, не смогла заменить Мари… Наталья! прекрати корчить рожи!.. Эта поездка к маме на юбилей – замечательный повод достичь цели, ради которой Александр Сергеевич на самом деле сюда и прикатил.
– Отбить у Юрки Маринку? – ахнула Наташка. Забыв о предпринятых ранее мерах предосторожности, шагнула вперед и уселась рядом с Сашкой. – Ты что, больной?
Сочувствия в ее голосе не имелось.
Прикрыв лицо ладонью правой руки, опиравшейся на колено и выбивая пальцами левой дробь на другом колене, Сашка молчал, делая вид, что наши переговоры его не касаются.
– Да кто ж его знает. Возможно, цель у него была другая. Вот только спектакль с новой женой Ксюшенькой он плохо отрепетировал. Даже не удосужился показать ей фотографию мамы, иначе она бы не кинулась к тебе на шею, перепутав со Светланой Никитичной… Или удосужился? Мама дорогая!!!
Подпрыгнув на месте, как ужаленная, я быстро вылетела из комнаты и понеслась вниз по лестнице. На полпути развернулась и рванула назад, у комнаты Маринки и Юрика, тяжело дыша, остановилась, не решаясь постучать. Ошалевшая Наташка, отслеживая мои метания из открытой двери комнаты Брусилова-старшего и тревожно поводя носом, не сразу решилась спросить, где источник возгорания. «Запал» кончился. Я медленно направилась к ней и, прислонившись к стене, выдала рекомендации:
– Пусть Сашка приведет в порядок тапки и комнату. Он Ксению не убивал. Не мешало бы, на всякий случай, протереть все места в доме, которые он отметил своими шлепанцами. Как этот момент оперативники упустили? Впрочем, кто только на кухне не толкался!