Бенефис чертовой бабушки

Андреева Валентина Алексеевна

Прощально чавкнув, яма выпустила Антошу из своего плена. Забыв про лом, все рванулись смывать грязь. Уж очень омерзительное чувство она вызывала. Лично мы с Димкой понеслись под душ домой. Анна Петровна, недовольно ворчащая про недавно протертые полы, направила ребят в баню. Под холодную воду. Не стоит удивляться, что к приезду участкового вместе с оперативником вещественное доказательство исчезло. Было не до лома.

Искали его по всему участку, да еще с фонариками, очередной раз будоража и без того взволнованных жителей деревни. В воздухе еще витал запах дыма, весьма настороживший участкового. В поисках лома он не поленился разворошить залитый водой костер. Так и уехали гонцы без него, но с образцами песка

и земли из того места, где торчала эта железяка до момента вмешательства Анны Петровны. А один из пластиковых пакетов оживили кучки крапивы, выдернутой с корнем. По словам Антоши, там он отыскал валявшийся лом. Были оформлены куча протоколов, подтверждающих выемку, а также наши показания о том, что исчезнувшее вещественное доказательство не глюк, а объективная реальность. Оба сотрудника прониклись убеждением: сию объективную реальность надежно спрятал кто-то из нашей развеселой компании. Убийца, разумеется. Братьям Брусиловым запретили даже выезд в больницу – навестить мать. Очередная ненормальная ночь грозила перерасти в очередной ненормальный день. Самое страшное – непременный визит родителей Ксюши. Не знаю, как смотреть им в глаза. Впрочем, кое-кому придется гораздо хуже, чем мне. Странно, почему человек не пытается скрыться? Подумаешь, запрет на выезд! Да мало ли в России людей, находящихся в розыске!

Покой даже не снился. Мучила бессонница и тупая головная боль. Я не решалась оставить на ночь окно открытым, и в комнате было душно до потери сознания. Это заставило меня пренебречь всеми опасениями и пойти на риск. Раскрывая окно настежь, едва успела подхватить горшок с геранью, перекочевавший ко мне с легкой руки Анны Петровны. Земля в горшке оказалась сухой, и помимо головной боли я почувствовала угрызения совести. Прихватив таблетки и цветок, поплелась на кухню за водой. В принципе, таблетку можно было запить прямо в комнате – минералкой, бутылка стояла с Димкиной стороны кровати, но я не знала, как среагирует на минералку герань. Мне, например, эта вода не нравится, хотя я от нее и не вяну. А эта пеларгония… Кто ее знает. Кроме того, внешний вид цветка требовал срочной проверки на свету. Может, в горшке уже сухостой?

Как оказалось, бессонница и головная боль мучили и Наташку, чему я очень обрадовалась. Вдвоем, а если учитывать герань, то и втроем, плохо чувствовать себя куда приятней, чем в одиночестве.

Порадовавшись живучести цветка, я прямо с ним направилась к балконной двери и лично убедилась в правдивости Наташкиных слов: «Проверено шесть раз, граница на замке». Только после этого пристроила внушительный горшок на стол и занялась самолечением. Наташка окончательно рассталась со старым журналом, убавила яркость света и заметила, что я пью совсем не то лекарство, которое помогает при головной боли.

– Мне этот препарат помогает, – осадила я подругу и получила в ответ замечание об особенностях моей головы. Она у меня дурная, если не слушает умных советов.

Пререкания были вялотекущими и на грани шепота – боялись разбудить спящих домочадцев. Взгляды невольно обращались то к окну, то к застекленному балкону. Не иначе как брусиловские строители умыкнули стандартную дверь с какой-нибудь новостройки. Занавески радовали разнотравьем, разбросанными тут и там ландышами, нарциссами и какими-то миниатюрными гранатами, отдаленно напоминающими желтые тюльпаны. Весенний вариант росписи – истинно материальное воплощение лирического настроения художника.

– Ир, может, чайку? Все не так обидно. Вроде как отдыхаем. По-своему. Черт нас занес в эти Кулябки!

Я кивнула и поморщилась. Кивок отозвался болью в висках.

– Ты сиди. Мне уже легче. Кто раньше встает, тому… Ну, не важно. Раньше встала, раньше полегчало. Сейчас все быстренько организуем. Та-ак… Это со стола долой… Бли-ин! Ир, горшок-то, оказывается, двуличный! Чуть

не грохнула его вторую обманчивую оболочку. На фига, спрашивается, вместо поддона для стока воды использовать второй горшок?

Забыв про головную боль, я шустро подскочила к подруге. Вторая, внешняя, оболочка пошатывалась, но не снималась. Бедная герань теряла листья и цветы, а мы с Наташкой – терпение.

– Вам что, по ночам больше делать нечего?!

Димка шипеть так и не научился. С одной стороны, хорошо. Попробуй определи по шипенью родного человека, косящего под змея. Подколодного. От страха улеглись бы с Наташкой в беспамятстве в художественном беспорядке рядом с горшком, а так он один рухнул на пол. Зря это Брусиловы придумали – лакированные половые доски. Шума от треснувшегося керамического изделия, сдобренного Денькиным лаем, было достаточно. Тоненький Наташкин вскрик я ошибочно приняла за жалобный всхлип герани. Не привыкла к такому противоестественному для подруги выхлопу эмоций.

Горшок пострадал только внешней оболочкой. Больше досталось цветку. И моей интуиции, которая не додумалась до того, что оба горшка просто держались на резьбе. При перевозке и переноске она немного развинтилась, вот горшки и болтались. Хотя, если подумать, дурь несусветная. К чему такие заморочки?

На короткое время мы замерли. Дождавшись голосовых доказательств пробуждения домочадцев, моментально активизировались. В панике вытряхнули прямо на стол хлеб из пластикового пакета, лихорадочно сгребли в него с пола выпавший вместе с землей цветок и, вручив пакет обалдевшему Димке, велели немедленно «заметать следы». В нашу комнату, разумеется. Спросонья он еще плохо соображал, в противном случае, точно оказал бы сопротивление. А я как раз успела додуматься до того, что заморочки с завинчивающимися горшками имеют под собой основание. В полном смысле этого слова. Скорее всего, в двойном дне. Удачно подхватив все части целого, я унеслась следом за Димкой. Наташка с помощью веника собирала в совок остатки безобразия.

Димка так и стоял у самой двери с пакетом в руках. Хорошо, хоть с внутренней ее стороны. То ли готовился к обвинительной речи, то ли все еще плохо соображал.

– Быстренько поставь пакет на пол и сбегай выясни, что там на кухне случилось, – дала я ему установку.

– Да я тебе и так расскажу. Две сумасшедшие бабы…

– Только без оскорблений! Какая я тебе баба?! Слышишь? На кухне уже нянюшка выступает. Сейчас Наталью заклюет.

– И останется одна сумасшедшая баба…

– Значит, так: в горшках разгадка преступления. Если ты сейчас не спасешь Наташку… Я бы и сама, но у меня самой руки в земле. О! Слышишь? Брусиловы вниз спустились. Будет странно, если все услышали шум, а мы – нет.

– И как я ее должен спасать?

– Просто вырази возмущение побудкой и предложи немедленно отправиться спать.

Димка высунулся из комнаты с аристократически накинутым на себя одеялом как раз в тот момент, когда домочадцы уже расходились.

– Что случилось? – вежливо поинтересовался он, небрежно закидывая свесившийся конец одеяла на плечо.

– Непонятно, – ответил Борис. – Самой первой на кухню прибежала Наталья, но никого и ничего не увидела.

– А где она сама? – высунулась я сбоку от мужа, заложив грязные руки за спину.

– Ревут с Маринкой на диване. Но ведь я правильно сказал, что Наталья не женщина, а казак в юбке. Да какая нормальная женщина при наличии в доме мужчин бездумно понесется навстречу возможной опасности? За себя не волновалась, так хоть бы обо мне подумала. Скоро прибежит тебе плакаться. Надеюсь, вразумишь. Вот ты сама – прячешься спокойно за спину мужа и правильно делаешь.

– Гм, гм… – неопределенно проронил муж.

– Просто я, в отличие от Димы, не очень одета, – смущенно пробормотала я и перевела стрелки на Маринку. Ей-то чего реветь?