Беочин-село и его обитатели
Шрифт:
(куда, кстати, подевался тот протяжный чуть провинциальный московский говор? Как у Гиляровского (сквозь текст)? Который еще слышан в старых радиопостановках? Когда он сменился на этот жеманный интеллигентский новояз? Пустой вопрос - туда же, куда и москвичи. Я и сам так говорить не умею).
Квартирка ее требовала ремонта, кое-что мы сделали сами (редкая в Сербии возможность заработка), кое-какую работу подогнали друзьям, а на плитку в кухне я решил попробовать задействовать Горана. Тем более, что он уже вился вокруг этой квартиры, заходил посмотреть «како
Зайдя утром к нему и предвкушая, как он обрадуется работе, на которую так страстно намекал все это время, я обнаружил его скорчившимся на кровати, закрыв голову подушкой. На столе стояла почти выпитая пластиковая бутыль домашней ракии, в которой оставалось на пару пальцев.
«Опет пиjеш?»
«Jа? Не... не...»
В полном противоречии с сказанным, взял бутыль со стола. Вначале предложил мне - будешь?
«Пусти то... `очеш на посао?»,– по инерции спросил я.
Горан сделал глоток.
«Ладно, вижу, устал. Завтра?»
Горан сделал глоток. В глазах его появились признаки жизни.
«Мишико!»
почему-то он, с некоторых пор, начал называть меня так, на грузинский манер. Видимо, услышал у нас «Мишка» - и преобразовалось.
«... давно хотел тебе сказать, что ты очень, очень хороший человек. Я хочу тебе подарить... маленького пёсика! Щеночка!»
уаааауыыгыгыкабырвалг.
«Короче, восстанавливайся тут, но без фанатизма, а завтра ко мне зайди!»
На следующий день Горан не появился.
Умер Горан через пару месяцев, в середине зимы, я к тому времени уже уехал в Россию. Через несколько месяцев, вернувшись, я встречал гораново фото на смртовницах (оповещениях о смерти), развешанных на столбах вдоль улицы вниз, в город. Там он еще молодой.
Никто больше не кричит от горанова дома «Мишико!» и не улыбается детской улыбкой.
Жалко.
3. Миле
был у Миле потихоньку ветшавший старый родительский дом (сам-то он давно отселился од својих в новый, на той же улице). Потом старики померли, дом стоял пустым и продолжал разрушаться. Иногда только собирал он гостей на роштиль (жареное мясо) на удобно расположенной над улицей террасе, собирал там виноград, или селил кого на несколько дней.
а потом стали доноситься странные вести: русские полудели и ломанулись в огромных количествах в Сербию. В общем-то, в деревне это понимали: многие тут в свое время были вынуждены бежать от наступающих вражеских войск из Хорватии и Боснии, с тем, что успели увезти в прицепе трактора. Такое не забывается. Но эти были какие-то странные: денег у них было неприлично для беженцев много и вели себя они себя заносчиво и замкнуто, на сигналы местного дружелюбия отвечая вопросом: ду ю спик
Русские принялись скупать квартиры и дома, и цены подскочили вдвое. Миле почесал в затылке, снял железную крышку с печки смедеревац и написал на ней «Продается дом».
Вскоре появилась Юля, которая Миле чрезвычайно понравилась. Возможно, в нем даже пробудилась некая реликтовая галантность, что сразу же стало в деревне предметом шуток (этим только дай зацепку!). Юля носа не задирала, часто улыбалась, и злым инглишем не мучала, пытаясь добиться межславянского понимания. В особо трудные моменты, звонила своему мужу (что это за муж такой, почему в России, пока жена вместо него с бумажками бегает, непонятно), который изъяснялся на достаточно вразумительном (хоть и с путаницей в грамматике и слишком мягкими гласными) сербском.
А еще Юля сразу начала красить, штукатурить и вычищать старый хлам из дома. Удивительно для сербской женщины, которая никогда такой ерундой (мушка посла, мужское дело) заниматься не станет, а вместо этого лучше пойдет на кафу к соседке, посидеть в теньке, поговорить о том, какие все мушкарци козлы.
Ну, ладно, возможно, подумал Миле. Культурные особенности национальных меньшинств. Толерантность. Прогресс. RLM (Russian Lives)! А может, ничего такого не подумал, а просто удивлялся.
В общем, появилось в жизни Миле приятное разнообразие. Идя вниз в продавницу по хлеб, или возвращаясь обратно, он обязательно застревал у верхней калитки, заглядывал во двор, а то и просто, не стесняясь, заходил, и спрашивал: Чем занимаешься? Покажи, чего сделали! А там теперь у вас чего?
Иногда заходил и в дом.
Соседи этим возмущались, и проходя мимо и снова увидев вальяжного Миле на террасе, в кресле под виноградом, кричали ему:
«Миле, ты чего, им дом вместе с собой продал?»
А колчерукий сосед Савва, тоже любитель постоять у калитки потрещать о том о сем (при этом никогда без приглашения не заходя внутрь) так и вообще возмущался:
«Да гоните вы его, дурака старого, в шею! Он к вам как к себе заходит, без стука, совсем края потерял!»
«Да, ладно, пусть его, старый же человек, смешной, добрый, не мешает...»
Не знаю, как я отнесся бы к тому, если б дома кто-то из соседей вот так вот бы зачастил, но гнать Миле в шею совершенно не хотелось. Очень искренне у него все получалось.
Похож он (приземистый, массивный) был на какую-то местной балканской породы ворону, с крупными чертами лица и выдающимся мясистым носом. В разговоре все время прихахатывал от дружелюбия. Ну, и его можно было немедленно приставить к делу: сунуть какой-нибудь (непривычно после России грандиозный) счет за электричество: посмотри, чего это они там насчитали? Миле нацеплял на нос очки и вникал.
А если мне было не до него, я просто уходил заниматься своими делами, оставляя его на Юлю - пусть практикуется в сербском, Миле для этой цели подходил идеально.