«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы
Шрифт:
В некотором смысле предшественниками этих знаменитых танцмейстеров в жизни Пушкина могли являться и упоминавшийся нами московский учитель танцев Петр Иогель, и лицейские преподаватели – Вильгельм Теппер де (или фон) Фергюсон, Гюар, Билье и Эбергардт. Об этом последнем известно, что он «был весьма хороший учитель танцевания и по возможности способствовал развитию в воспитанниках развязности, ловкости и приличия не только в танцах, но и в поступи и движениях» 353 . Пушкин преуспел в этих науках. Как сообщил брат Левушка, «аттестат, выданный ему из Лицея, свидетельствовал между прочим об отличных успехах его в фехтовании и танцевании…» 354
353
Благородный
354
А.С.Пушкин в воспоминаниях… Т. I. С. 50.
Напрашивается ассоциация и с другим знаменитым учителем танцев – персонажем комедии Лопе де Вега. И хотя Пушкин признавался в письме к Н.Н.Раевскому-сыну в 1825 году, что «не читал ни Кальдероне, ни Веги» (XII, 197, 541), название и содержание пьесы «Учитель танцев», вероятно, были ему знакомы. Персонажем танцмейстера прославленный поэт испанского Возрождения не впервые «предвосхитил» Пушкина: еще в 1617 году он написал первую драматическую обработку истории Лжедмитрия – «Великий князь Московский».
Вспомним также танцмейстера из мольеровского «Мещанина во дворянстве». И здесь мелькнула тень «фернейского старца»....
Конкретно по поводу судьбы Густава Адамовича можно сделать некоторые уточнения. Пушкин называет два факта из биографии шведа: Нарвский бой и поход 1701 года. Бой под Нарвой в ноябре 1700 года был победным для шведов. (Ремарка Пушкина в «Истории Петра»: «Все описание Нарвского сражения в Голикове ошибочно» – X, 54). Там русских погибло 6000 человек, записал Пушкин, «убито, потонуло и дорогою до Новг <орода> от голоду и холоду пропало» (X, 55).
Таким образом, Густав Адамович был ранен и, вероятно, пленен в момент шведского триумфа. Поход же Шереметева в 1701 году в Лифляндию был довольно удачным для молодой русской армии и флота – именно этот год выбран в качестве темы для беседы Петра с пленным шведом. Сам мотив известен у Пушкина – Петр, пирующий с пленными шведами:
В шатре своем он угощаетСвоих вождей, вождей чужих,И славных пленников ласкает,И за учителей своихЗаздравный кубок поднимает.В «Истории Петра» тоже неоднократно возникает тема пленных шведов: «Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и начинал мириться с нововведениями» (1704 год. X, 78).
А вот другой курьезный факт из русской исторической хроники. записанный Пушкиным и свидетельствующий о его устойчивом интересе к шведам-музыкантам: Петр в Петербурге женился в ноябре 1707 года в соборной церкви св. Троицы, на Екатерине, «мариенбургской девке, бывшей замужем за шв<едским> трубачом, потом наложницею Шереметева и Меншикова» («История Петра», X, 112).
Работа над романом прекратилась на реплике пленного шведа, но петровское время, его драматические коллизии не перестают интересовать Пушкина – историка и прозаика. Углубляясь в середине тридцатых годов в источники и свидетельства петровского времени, Пушкин продолжает среди множества фактов отмечать те, которые так или иначе уже прозвучали в его первом историческом романе. «История Петра» – в некотором отношении – продолжение незавершенного романа о царском арапе, осмысление эпохи на новом реалистическом уровне 355 . Образы, линии и эпизоды, рожденные творческой фантазией и первыми впечатлениями от документов Петровской эпохи, выверяются и обрастают новыми подробностями в труде историческом. Отмеченные нами отдельные переклички романа и «Истории Петра» не случайны. Речь идет о воплощении творческого принципа, выработанного Пушкиным при работе над образом Пугачева: сначала тщательный сбор документов в архивах и на местах событий, создание «Истории Пугачева», затем – художественное осмысление событий – в «Капитанской дочке». Этот подход оказался плодотворным. Пушкин, очевидно, вплотную
355
Виктор Шкловский, рассуждая о романе «Арап Петра Великого», заметил: «При более внимательном анализе, для которого, вероятно, достаточно просмотреть книги Голикова по истории Петра, можно, конечно, и уточнить неосуществленный сюжет Пушкина» (Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. С. 32).
356
Ср. с предположением М. Покровского в статье «Пушкин-историк»: «Возможно, впрочем, что именно знакомство (Пушкина. – А.Б.) с архивами (хотя бы и не секретными) и объясняет нам, почему «Арап» не был окончен:» (Вступ. ст. к Полн. собр. соч. А.С. Пушкина. Т. IV. М., 1931. С. 12).
Ю.М.Лотман подметил: «Не следует забывать, что Пушкин неоднократно бросал тщательно обдуманные, а порой и частично опубликованные замыслы, если они переставали удовлетворять его. Он не поколебался уничтожить основную часть «Братьев-разбойников», бросить работу над «Арапом Петра Великого», оставить в черновиках целую серию блистательных прозаических замыслов и пр. Весь творческий путь Пушкина буквально устлан обломками незавершенных произведений, которые часто поражают глубиной мысли и совершенством художественных решений. Тем не менее, автор подверг их остракизму» 357 .
357
Лотман Ю.М. Принцип противоречий, в сб.: Ю.Лотман Пушкин. СПб.: Искусство, 1995. С. 410.
Пора сказать и о некоторых других персонажах, возникающих на страницах пушкинского романа. Их судьбы тоже поучительны и немаловажны для понимания творческой истории «Арапа Петра Великого».
«Заморская обезьяна»
Это наши петиметры, фашьонебли, женихи всех невест, влюбленные во всех женщин, у которых только нос не на затылке и которые умеют произносить: oui и non.
Заметное место в художественной структуре романа занимает фигура Ивана Евграфовича Корсакова 358 , парижского приятеля Ибрагима.
С первого своего появления (в III главе) Корсаков показан в ироническом ключе. Его вопросы Ибрагиму выдают человека праздного и поверхностного, без всякой охоты вернувшегося на родину: «Как я рад, – продолжал Корсаков, – что ты еще не умер со скуки в этом варварском Петербурге! что здесь делают, чем занимаются? кто твой портной? заведена ли у вас хоть опера? <…> Он повернулся на одной ножке и выбежал из комнаты» (VIII, 14).
358
В черновике Корсаков несколько раз назван Корицким (Карицким) – VIII, С. 505–509.
Следующий эпизод связан с визитом Корсакова к царю Петру: «…дверь отворилась, и сам Корсаков явился опять; он уже представлялся государю – и по своему обыкновению казался очень собою доволен. «Entre nous, – сказал он Ибрагиму, – государь престранный человек; вообрази, я застал его в какой-то холстяной фуфайке, на мачте нового корабля, куда принужден я был карабкаться с моими депешами. Я стоял на веревочной лестнице и не имел довольно места, чтобы сделать приличный реверанс, и совершенно замешался, что отроду со мной не случалось. Однако ж государь, прочитав бумаги, посмотрел на меня с головы до ног и, вероятно, был приятно поражен вкусом и щегольством моего наряда; по крайней мере он улыбнулся и позвал меня на сегодняшнюю ассамблею. Но я в Петербурге совершенный чужестранец, во время шестилетнего отсутствия я вовсе позабыл здешние обыкновения, пожалуйста, будь моим Ментором, заезжай за мной и представь меня» (VIII, 15).