Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]
Шрифт:
Я молча прошел по дорожке и шумно поднялся на крыльцо. Он быстро развернулся и сунул руку под пиджак. Я дал ему возможность вынуть оружие, потом ударом выбил пистолет. Тот по высокой дуге отлетел на лужайку. Исполнитель схватился за руку, отшатнулся к подпорке и застонал.
— Исчезни, черномазый, — сказал я. — И не забудь подобрать пистолет на обратном пути. Я не хочу, чтобы соседская собака принесла его домой. Пойдут разговоры.
Он скользнул мимо меня, метнулся по ступенькам и исчез в ночи. В следующее мгновение что-то блеснуло и пропало в моем сознании. Охватило странное чувство что-то забывшего человека. В памяти промелькнули расплывающиеся образы странных сцен, темный склон холма, металлические постройки, гигантские ревущие машины, берег с динозаврами. И это ушло.
Я
Дверь открылась и на пороге появилась Лайза.
XXXXIV
Я проснулся ночью и уловил мысли великой машины, созерцавшей конец долгой драмы своего существования. На мгновение я и она загрустили, как грустит человек, теряя без возврата почто невыразимо прекрасное.
Пробил час свершения воли сверхинтеллекта, прежде чем он растворится в зародышевом кванте энергии, в котором зародился. Но в последнее мгновение — последний человеческий жест будущему, которое придет, и прошлому, которого уже не будет, в беспредельную пустоту я послал наш последний с машиной импульс: ПРОЩАЙ!!!
Всемирный пройдоха
I
В Артезии был полдень первого осеннего дня. Лафайет О’Лири, бывший гражданин США, а сейчас сэр Лафайет О’Лири, после того, как он был официально посвящен в рыцари принцессой Адоранной, развалясь, сидел в кресле своей просторной библиотеки у высокого, с богатыми портьерами окна, которое выходило в сад дворца. Он был одет в пурпурные бриджи, рубашку белого тяжелого шелка и туфли с золотыми пряжками. На одном его пальце сверкал гигантский изумруд рядом с серебряным кольцом, на котором был вычеканен топор и дракон. У его локтя стоял высокий хрустальный фужер с прохладительным. Из нескольких динамиков, расположенных под гобеленами, доносилась музыка Дебюсси.
О’Лири похлопал себя ладонью по рту, не пытаясь сдержать зевок, он отложил в сторону книгу, которую лениво перелистывал. Это был толстый, в кожаном переплете том Искусства Волхования, в котором была куча мелкого шрифта, но, увы, никаких специальных наставлений. В течение трех лет — с тех пор, как Централь изменила беспокоящий континуум вероятностный стресс, переместив его сюда из Колби Корнерс — он пытался, но безуспешно вернуть себе такую недолговечную бывшую у него способность фокусировать свою физическую энергию, как это было описано в массивном томе Практики Месмеризма профессором Хаосом Йозефом Шиммеркопфом. «Да, вот это была книга, в которую можно было вгрызаться зубами», — с сожалением подумал Лафайет. А он прочитал всего лишь часть первой главы.
Какая жалость, что он не успел захватить ее о собой в Артезию. Но в последний момент все как-то пошло кувырком, а когда представился выбор между комнатами внаем мисс Мак-Глинт и дворцовыми покоями с Дафной — кто стал бы раздумывать?
«Ах, что за веселые были денёчки», — с нежностью подумал Лафайет. Все эти годы живя в Колби Корнерс, он подозревал, что жизнь уготовила для него нечто большое, чем карьеру мелкого торговца без гроша за душой, живущего сардинами и мечтами. И тогда он наткнулся на массивный том д-ра Шиммеркопфа. Слог был несколько тяжел и старомоден, но зато все был ясно: немного концентрации, и твои мечты могут сбыться, или, по крайней мере, могут показаться сбывшимися. А если с помощью самовнушения можно превратить свою жалкую комнатенку в роскошную спальню со свежим ночным воздухом и отдаленным звучанием музыки — почему бы не попытаться сделать это?
Он и попытался — с поразившим его самого результатом. Полный успех. Он представил себе странную старую улицу в странном старом городе — и нате вам! Там он и очутился, вместе со звуками и запахами, которые делали иллюзию полной. Даже знание того, что все это — внушенный самому себе сон, ничуть не уменьшило прелести происходящего. А затем, когда события приняли довольно угрожающий для него характер, он сделал второе удивительное открытие: если это был сон, то проснуться он уже не мог. Артезия была реальна, так же реальна, как Колби
Конечно, прошло довольно много времени, прежде чем он понял, что здесь был настоящий его духовный мир. Некоторое время ему казалось, что он нашел ответ на старый вопрос: проснется ли когда-нибудь человек, которому приснилось, что он упал со скалы. В его случав это была, конечно, не скала, но, пожалуй, падение со скалы было единственной опасностью, которой он не подвергался. Сначала ему пришел вызов от графа Алана, и от последствий дуэли спасла его Дафна, аккуратно и в нужный момент бросившая с верхнего этажа дворца свой ночной горшок. Затем король Горубль стал настаивать, чтобы он убил дракона — если не хочет, чтобы ему просто свернули шею. А после этого его жизни угрожало множество всяких других опасностей, которые кончились тем, что ему пришлось отделаться от Лода, двухголового великана. А затем открытие того, что Лод был переброшен в Артезию из другого измерения вместе со своим любимцем аллозавром, и все это по приказанию фальшивого короля Горубля.
И скорее по чистой случайности, — это уж Лафайет знал точно, — ему даже удалось доказать, что узурпатор убил бывшего короля и транспортировал его наследника в другое измерение, используя незаконный путепроходец, который он прихватил с собой, бросив свой пост агента Централи, где он занимался межизмеренческими делами. И он успел как раз вовремя, чтобы помешать Горублю обеспечить свое положение путем избавления от принцессы Адоранны. И это была чистая случайность, что Горубль, считая себя смертельно раненым, признался Лафайету, что он — О’Лири — и был истинным королем Артезии.
После этого некоторое время ситуация была поистине неловкая — но затем Горубль сам уготовил свою судьбу, разрешил все проблемы, случайно наткнувшись на Путепроходца, который в ту же секунду вышвырнул его из жизни, после чего Лафайет отрекся от престола в пользу принцессы и начал вести роскошную и спокойную жизнь с нежной и верной Дафной.
Лафайет вздохнул и поднялся с кресла, глядя в окно. Там внизу, в садах дворца готовилось нечто вроде послеполуденного чая. «Или, по крайней мере, все уже закончилось», — внезапно подумал он, потому что не было слышно ни болтовни, ни смеха, замолкших несколько минут назад, а лужайки и тропки были почти пустынны. Несколько задержавшихся гостей направлялось к воротам, одинокий дворецкий торопился на кухню с подносом пустых чашек, тарелок и смятых салфеток. Служанка в короткой юбке, из-под которой торчала пара неплохих ножек, стряхивала крошки с мраморного стола у фонтана. При виде ее несколько открытого наряда Лафайет почувствовал укол ностальгии. Если он чуть расфокусирует свое зрение, то можно представить себе, что это Дафна, такая, какой он увидел ее впервые. «Как-то раньше все было веселее, ярче, проще», — меланхолично подумал он. Конечно, были свои неприятности в те времена: старый король Горубль очень уж хотел отрубить ему голову, у Лода-великана были похожие намерения, да и к тому же еще эта история с драконом, не говоря уже о запутанных проблемах графа Алана и Красного Быка.
Но сейчас Лод и дракон были мертвы — плохой дракон, конечно. Любимец Лафайета игуанодон жил вполне счастливой жизнью в стойле, переделанном из бывшего порохового склада, съедая свою обычную порцию из двенадцати стогов свежей соломы ежедневно. Алан был женат на Адоранне и был вполне лицеприятен, после того, как ему уже не надо было ревновать. А Красный Бык опубликовал свои мемуары и после этого стал настоятелем маленькой гостиницы на окраине столицы, которую он назвал «Одноглазый мужчина». Что же касается Горубля, вообще не было известно, куда он делся с тех самых пор, как его вышвырнули из этого измерения. Дафна была все той же неглупой и очаровательной женщиной, что и всегда. То, что она из служанок стала графиней, не вскружило ей голову, тем не менее с некоторых пор она почти все время проводила в светских развлечениях и веселых забавах. Не то, чтобы он действительно хотел, чтобы он был объявлен преступником вне закона, а она была дворцовой служанкой, бескорыстно любившей его, но…