Берег и море
Шрифт:
— Вот и … чудно, — отвечаю я, хотя прекрасно понимаю, что стоит извиниться.
Когда я успела стать такой злой? Пригрозить человеку, потерявшему любимую от того, что злой волшебник расщепил её сердце, той же расправой — это хуже, чем плевок в душу.
— Слушай, прости, — говорю я одновременно с тем, как Киллиан произносит: «Наверное, я пойду».
— Не беспокойся, красавица, я не из тех, кого так просто обидеть, — сообщает Киллиан спустя короткую паузу, когда, видимо, переваривает сказанное мной. — Но если ты хочешь искупить
— То есть, в компании таких же, как ты? — уточняю я, приподнимая бровь зеркально тому, как это делал Киллиан пару минут назад.
Пират внимательно оглядывает моё лицо, касается кончиком языка уголка губ и издаёт смешок.
— Так ты идёшь, красавица? Или, в противном случае, я на тебя обижен.
— Ладно — выдыхаю я, словно это решение далось мне нелегко.
Хотя я не раздумывала ни секунды. И Киллиан сейчас выглядит так, словно это прекрасно знает.
А ещё он осведомлён о том, что меня лучше не показывать Сторибруковцам лишний раз — и потому ведёт такими огородами, о существовании который я даже не догадывалась.
Когда мы наконец оказываемся в пункте назначения, я готова прыгнуть Киллиану на шею, потому что боялась, что больше не смогу бывать здесь без камней, летящих в спину.
Морской воздух бьёт в нос, и я без зазрения совести позволяю ему наполнить мои лёгкие по краёв.
— Когда ты выглядишь такой довольной, я почему-то чувствую себя некомфортно, — произносит Киллиан.
Только сейчас понимаю, что всё то время, пока я смотрела на горизонт, он смотрел на меня.
— Я не так уж и довольна, — вру я. — Я думала, мы пойдём в бар.
— Ты ещё не настолько освоила магию, чтобы менять внешность. Тебя бы выставили оттуда, переступи ты порог, и, что более важно, и меня тоже.
Я толкаю Киллиана кулаком в плечо. Мужчина притворно покачивается в сторону. Затем вдруг резко выпрямляется и говорит:
— Ты бьёшь как девчонка.
— Может потому, что я девчонка? — уточняю я.
— В моё время девушкам было положено быть слабыми и носить платья с глубоким вырезом, — Киллиан снимает плащ, оставаясь в одной чёрной рубашке, и стелет его на песок. Садится, но не посередине, а с явным намёком на то, что и мне можно разместиться рядом. Берёт в руки фляжку, откупоривает её зубами, делает глоток и только тогда добавляет: — А ты, красавица, носишь эти кофты и рубашки и ругаешься, как пираты в моей команде.
— Я ещё и задницу тебе надрать смогу, если захочу, — парирую я, опускаясь рядом с Киллианом.
Он молча протягивает мне фляжку. Я принимаю её и делаю большой глоток: очень опрометчиво, учитывая горький и тягучий вкус рома.
— В твоё время — это когда? Сколько тебе лет? — спрашиваю я, пытаясь подавить кашель, вызванный алкоголем.
— А насколько выгляжу?
— Не знаю. Тридцать? Плюс-минус пара лет.
Киллиан задумывается,
— Почти угадала, — он щурится, когда переводит взгляд на горизонт. — Только в сто раз больше.
— Ничего себе ты старик, — произношу я.
— Но согласись, — Киллиан поворачивает голову на меня и подмигивает, — всё ещё невероятно красив и сексуален.
— Ага, дедуля, — я смеюсь, качая головой.
Не тороплюсь делать следующий глоток рома. Смотрю на Киллиана и пытаюсь представить его маленьким семилетним мальчишкой или возмужавшим восемнадцатилетним юношей. Но образы не складываются, как ни пытаюсь.
Любил ли он кого-нибудь до Милы? Были ли у него мечты и цели, присущие обычным людям: жениться и завести семью, осесть в какой-нибудь тихой гавани и больше никогда не вспоминать о прошлом? Жалеет ли он сейчас, что когда-то стал пиратом?
— Могу я кое-что спросить? — прошу я.
Киллиан кивает:
— Конечно, красавица. Я весь к твоим услугам.
— Ты счастлив?
— Разумеется! — в этом его ответе слишком много энтузиазма.
Но я не говорю Киллиану о том, что знаю — он врёт. Вместо этого я произношу: «Да, я тоже» — и делаю большой глоток рома. В этот раз он не такой обжигающий, но вот противный привкус никуда не делся.
— Ведь мы не такие уж и разные, красавица, — спустя какое-то время абсолютного молчания и наслаждения тишиной и морским прибоем заявляет Киллиан. Вместо ответа я пожимаю плечами, и потом он добавляет: — Как там тот парень? Таран, кажется.
— Неплохо. Я переношусь к нему в больницу ночью, когда медсёстры и врачи больше не ходят по палатам. У него сломаны четыре ребра, ссадины и синяки по всему телу, но он в порядке. Жаль только, что он совсем не помнит, кто это сделал. То есть, не помнит никого, кроме Реджины.
— Хм, — это всё, что я получаю в ответ.
Я протягиваю Киллиану фляжку, и когда он принимает её, наши руки соприкасаются. Это происходит словно в замедленной съёмке: его пальцы накрывают мои, обхватывая фляжку, и скользят по ним, окончательно её забирая. Я что-то чувствую, но не совсем понимаю, откуда это берёт начало. Мне неловко и уютно одновременно, и на то, чтобы отвести взгляд от фляжки, которую Киллиан продолжает сжимать в руке, не поднося ко рту, мне требуется время и силы.
— Почему ты работаешь на Кору? — спрашиваю я, чтобы как-то отвлечься.
— Ну, — начинает Киллиан, а потом вдруг замолкает.
Его лицо за секунду из расслабленного превращается в искорёженную болью маску. Фляжка падает в песок. Киллиан хватается за грудь, располагая ладонь там, где ориентировочно должно находиться сердце, и издаёт приглушённый стон.
— О Господи, что с тобой? — я встаю на колени и склоняюсь над мужчиной, не зная, как ему помочь.
— Всё … нормально … красавица, — с трудом выдыхает он, продолжая жмуриться. — Старая боевая рана …