Берег любви
Шрифт:
– Будьмо! До дна!
Друг-механик ударился даже в поэзию, заговорил про яблони, какие они, мол, разные бывают в саду: одна простотаки стонет под тяжестью плодов, а другая стоит опечаленная тем, что ничего не уродила...
– А перед нами как раз та яблоня, которая родила и еще будет родить,кивнул он в сторону именинника.- Так честь и слава тебе, такой яблоне!
Ягнич, расстегнув пуговицы кителя, разгоряченный, хмельной, не столь от вина, сколь от чести, ему оказанной, сидит в окружении друзей, распрямив плечи, в глазах вновь зажглись огоньки искрящиеся, полные жизни. Инна, которую орионец посадил напротив, просто не узнает дяди: будто сбросил с себя десяток лет. Счастлив он безмерно тем, что видит
Дружба,.- растроганным взглядом обводит старик гостей, дружба для нас, флотских,- первейшее дело Могли бы и забыть меня, живым списать, случается и та кое, а со мной вот вышло иначе... И за что, казалось бы, такая честь? Рядовой из рядовых. Чернорабочий корабля.
Пускай бы, к примеру, на глубинах уголь рубил, или на комбайне прославился, или витамин открыл против гриппа, а то и ремесло тебе жизнь подбрасывала все время какое-то словно бы даже курьезное: узлы вяжи, парусину пальцами псрещупывай, вооружай да ветер ею лови... Ну, еще чучела делать научился да ртути ленд-лизовской хлебнул, по какое же тут геройство? Просто работа и работа... Порой даже кажется...
– Напрасно кажется,- с веселым протестом прервал Оксен, нарушая обычай,- Неудобно в глаза человеку комплименты говорить, но, поскольку мы вскоре расстанемся, позволю себе публично высказать вам, Андреи Гурьевич, то, что все наши хлопцы думают про вас: вы человек с большой буквы! Да-да! И не прибедняйтесь, пожалуйста...- Он даже встал, чтобы выразить юбиляру особое почтение, чтобы всему товариществу был слышен его подогретый хмельком горячий спич.- Лично про себя скажу, что паука ваша всегда пребудет со мною: благодаря вам мне в жизни многое открылось. Может, вы, Андрон Гурьевич, и не заметили, однако мудрее стал Оксеп с тех пор, как познакомился с вами. Так считаю: есть работа, а есть поденщина, одна видимость работы, есть привычка лямку тянуть, а есть горение, как говорится, артистизм труда. Это когда человек мастер!.. Вот вы сумели всех нас зажечь своей любовью к делу, своим непокоем, пас, молодых, подстегивали, когда наряжали эту лайбу в ри.чы своих фантазий. Тут нс заскучаешь, мохом не зарастешь, когда рядом с тобой этот вездесущий вуйко-наставник, этот придира вреднючий...
– Выдал характеристику, похвалил называется...
Сенкью тебе,- с напускной обидой сказал Ягнич, хотя видно было, что этот медовый поток с Карпатских гор был вроде бальзама на его душу.
Улучив момент, подключились и курсанты: до сих пор, говорят, скучает по Ягничу-мастеру их учебное судно.
До смешного доходит, глядя на Инну, начал рас сказывать Заболотный. Малейший промах на "Орионе"
кое-кто из экипажа склонен объяснять как раз отсутствием ветерана. При Ягниче, мол, такого бы не случилось. Если в мертвый штиль попадем, обязательно кто-нибудь съяз вит: завязал-де в узел Ягнич все паши ветры и с собой в Кураевку забрал... То парусина окажется некачествен ной, то още что-нибудь... Был дух, и нет духа - чуть ли не до мистики некоторые доходят... Давайте без мистики хлопцы, вразумляет их помполит, конкретных причин нужно доискиваться... В самом деле, может, просто глаза его не хватает над всеми, взыскательности Ягнича? Иной раз хочется, чтобы он хоть прикрикнул на нас, чтобы, когда ночью заревет штормяга, чувствовал ты рядом с собой этот ходячий живой талисман... Думаю, вы, Гурьевич, не обиде тесь за такое слово.
– Называй хоть питекантропом!
Для Ягнича слышать такие речи, да еще от курсантов - награда из наград. А ведь готов был считать себя челове ком-утилем, волей судьбы выброшенным за борт, на пожи ву акулам старости и одиночества. Считал, что вытряхнули
– Где же, хлопцы, ваши жареные бычки?
– весело напоминает Ягнич "пиратам".- Ваше коронное блюдо где?
Появились и бычки. Поставлены были перед Ягпичем прежде всего, но он передвинул их к другу меха пику.
Плиз, старый бычколов... Видишь, какой орел тебя угощает? А подавал на стол тот самый Кандыбенко которого Ягнич с треском выгонял с судна за мусор и объедки.- Тоже мой кадр. Обрати внимание разбойничья серьга в ухе!..
Все веселее и веселое становилось на судне. Появился пограничник с аккордеоном, очень кстати был он сейчас тут со своей музыкой вместо яростных джазовиков с их шумом, громом да звоном (на счастье Ягнича, сегодня они были выходными).
– Сыграй, сыграй что-нибудь про морскую даль!
– просит орионец гармониста с погранзаставы.
Разрумянившаяся, щедрая на улыбки Нелька, си девшая среди шахтеров, вскочила с места, протягивая через головы аккордеонисту пенистый бокал шампан ского:
– Угощайся, Джафар, да поддай огня.. Танцевать хочется! Может, хоть пляскою удастся какого-нибудь шах"- терчика в примаки заманить!
И как только музыка началась, Нелька подхватилась, вихрем закружила вокруг себя директора здравницы, со лидного, в очках, а когда он чуточку опомнился, Нелька начала что-то весело щебетать ему: может, про сына, какой он удалец у нее вырос, как лихо в мореходку поступил, как сперва звездный глобус, а теперь вот и атлас поверхности Луны где-то раздобыл...
Недавно показывал Нелькин отпрыск этот атлас Ягничу, орионец удивился:
– Зачем тебе, хлопче, эта пустыня, эти воронки безжизненные?
– А для контраста... Чтобы больше нашу планету любить!
Так все тут сегодня удачно получается, такая тут царит радость общения, ни перебранок, ни драки,- сами собой создаются пары, новые и новые выходят, выплывают к танцу. Ликует Ягничева душа, любуется людьми, ведь это же просто счастье смотреть старику, как вот Олег Заболотный приглашает Инну, как вежливо ведет ее, высокий и строй ный, под волны старинного вальса. Идут в паре, будто созданные друг для друга, ясно и чисто смотрят друг другу в глаза, не говорят ничего, да и нужны ли тут слова, когда за них говорит сама молодость.
Стоило, стоило отдать столько труда этому судну, где сегодня главный пассажир веселье! Степная ночь колы шет его на синих своих волнах, жизнь кипит вокруг ори онца, хлопцы-пираты ловко лавируют с подносами между столиков, с улыбками на лицах, и причудливые рыбы Оксе на, что плавно плывут по панели, словно бы тоже улыба ются Ягничу.
Все тут в движении: одни встают, удаляются без лишних церемонии, другие, даже малознакомые, подходят с поздравлениями, чуточку захмелевший Оксен порывается петь, заводит любимые свои коломыики, немного фриволь ные, зато очень смешные; к сожалению, присутствующие не очень умеют им подпевать, даже "Червону руту", кроме Таси-штукатурщицы, никто из гостей толком не знает
Людно и шумно вокруг, от танцев палуба аж гудит а снизу уже слышен и зычный голос Чередниченко: предсе датель опоздал, задержавшись на одном из бесчисленных совещаний, но все же заехал, уверяя, будто он лишь силой интуиции почуял, здесь происходит что-то такое, чего нельзя пропустить. Поднимаясь по трапу, Чередниченко уже перебрасывается словом с официантами и стряпухами, в шутку допытывается, где здесь пирует тот знаменитый морской волк, которого подарила миру Кураевка.
– Уясните и запомните вы себе, ниткоплуты: Ягнич это наша легенда! доказывает он кому-то. Умрет больше такого не будет!