Берег Скардара
Шрифт:
Весь мой вид говорил о том, что мне очень не хочется этого делать, совсем не хочется, но избежать войны не удастся.
Янианна чуть изменила позу, провела рукой по легкому покрывалу, прикрывающему ее, и произошло чудо — покрывало исчезло. Нет, оно никуда не делось, просто было откинуто в сторону и перестало хоть что-либо скрывать.
— Пойди на меня войной, Артуа, очень тебя прошу. — Голосок Яны при этом прозвучал очень жалобно. — Я так люблю, когда ты ходишь на меня войной…
Затем интонации ее голоса изменились,
— В последнее время это так редко бывает. Раз в девять месяцев!
Конечно же я пошел на нее войной. Вот только блицкрига не было. Не было, потому что блицкриг на такой войне даже не сродни поражению, а гораздо, гораздо хуже.
И снова мы лежали, обнявшись так тесно, что, казалось, были единым целым. И снова я прислушивался к ее дыханию, и снова мне хотелось, чтобы такое продолжалось вечно.
— Нет, теперь я тебя никогда и никуда не отпущу, — прошептала Яна, прижавшись ко мне еще сильнее, так, что я даже испугался, что ей станет больно.
— Конечно, любимая, теперь мы никогда не расстанемся, — заявил я. — Ведь я приехал, чтобы забрать тебя с собой…
Спасибо тебе, любимая, за эти испуганные глаза, за то, что не заявила мне, отодвинувшись:
— Артуа, да ты совсем умом рехнулся, покуда шлялся неизвестно где. Куда же я от всего этого?
Спасибо. Не нужно мне ничего, абсолютно ничего. Я хочу всего лишь вдыхать запах твоих волос, касаться кончиками пальцев твоего лица и целовать тебя, целовать… За это я отдам все на свете. Кроме чести.
Но вот и настала пора самого важного вопроса. Сейчас мое сердце колотилось не меньше, чем после первой нашей встречи, когда я все не решался спросить Янианну, встретимся ли мы снова. Когда случилось так, что перед самой нашей свадьбой мне пришлось исчезнуть на долгие девять месяцев, Яна ждала ребенка, моего ребенка. И я до сих пор не решался спросить ее о нем, хотя изредка она поглядывала на меня как-то уж очень особенно.
Не знаю, существовал ли у династии Крондейлов, к которой принадлежала Янианна, особый дар, позволяющий определить ложь, ведь человеку проницательному такое не составит особого труда, но проклятие существовало определенно.
Вот уже несколько столетий в императорской семье всегда рождался один наследник. Нет, иногда их рождалось и больше, но выживал всегда один. И теперь я боялся спросить, потому что, когда Яна получила от меня письмо, она была на восьмом месяце.
А взгляд ее стал совсем уж требовательным. И я решился.
— Янианна, может быть, ты все же покажешь мне нашего ребенка. — Я постарался, чтобы мой голос не дрогнул, и затаил дыхание в ожидании ответа.
— Наконец-то, Артуа! Я уж было подумала, что никогда этого не услышу, — тут же откликнулась Яна. — Пойдем, я покажу тебе нашего ребенка! — И прозвучало это очень зловеще.
Я шел вслед за ней, и сердце не переставало биться значительно чаще,
Шли мы недолго, детская совсем рядом от спальни императрицы, это я знал давно. Потому что мы обустраивали комнату вместе, еще до моей пропажи, и даже немного поссорились, когда решали, что должно быть в ней, а что станет лишним.
Когда мы вошли в полутемную детскую, первой моей мыслью была: у семи нянек дитя без глазу. А всяких там нянечек действительно хватало. Но мне было не до них, вот она, колыбелька.
Яна за руку подтащила меня к ней:
— Это наш ребенок, Артуа. Ее зовут Янианной.
Доченька. Я даже не успел как следует рассмотреть свою кровиночку, когда Янианна за руку подвела меня к следующей колыбели:
— Это тоже наш ребенок, и его зовут Конрадом.
«Сынок», — думал я, чувствуя, как слабеют колени.
— И это, Артуа, наш ребенок — Алекс. Так ведь звали твоего отца?
Я сел там, где стоял, благо сзади оказался стул. Или его просто успели подставить, наблюдая за моим состоянием.
Дети, мои дети. Яночка, Конрад и Алекс. Я переводил потрясенный взор с одной колыбели на другую и все не мог сосредоточиться. Наконец встал и подошел к колыбели дочери.
Яна улыбалась во сне, и я поневоле заулыбался сам. Солнышко мое маленькое.
Конрад хмурил бровки, и вид у него был самый серьезный.
Алекс улыбался с самым мечтательным видом. Возможно, все было не так. Что можно понять у детей, которым сегодня исполнилось ровно полгода. По очереди поцеловав их, я повернулся к Янианне.
Простишь ли ты меня когда-нибудь, любимая, что я не смог тогда быть с тобой рядом? Ты так волновалась, даже боялась, ожидая, что когда-нибудь это произойдет. Мог ли я успеть вернуться, чтобы помочь тебе, ободрить и поздравить тебя первым?
Наверное, все же мог, но слишком уж много людей смотрели на меня с надеждой.
Я опустился перед Янианной на колени, целуя ей руки. Прости меня, любимая, что получилось так, как получилось.
Затем снова подошел к колыбелям. Когда я наконец оторвался от созерцания моих детей и снова посмотрел на Яну, она стояла, вытирая кружевным платочком абсолютно сухие глаза:
— Нет, ну какой же ты негодяй, Артуа. Бросить меня одну, с тремя детьми… Хорошо, что папенька с маменькой оставили мне несколько медных грошиков…
Прости меня, любимая, прости… Я буду вечно виноват перед тобой.
И откуда он у тебя взялся, этот платочек? Его не было, когда мы сюда шли. Ведь спрятать под тем, что на тебе сейчас надето, невозможно. Потому что даже такая мелочь сразу будет выделяться. И ты в этом ходила по дворцу в мое отсутствие?
Обняв Яну и крепко прижав к себе, я зашептал ей на ушко: