Берега дождя: Современная поэзия латышей

Морейно Сергей

«Ни разу в жизни мне не принадлежала гитара...»

ни разу в жизни мне не принадлежала гитарас алым шелковым бантоммне вообще не удаются переборыи вообще у меня нет вокальных данныхголос прокурен пропитхотя (это ведь несколько экстравагантно)сладчайших улыбок удостаиваютсяроскошнейших букетов как правилоте у кого нет вокальных данныхкак правило перед рассветому некоторых наступает кризису меня как исключение нашлась сигаретачто перед рассветом особенно страннозатянусь за себя и за Тебяпослушаю БГ про золотой город(говорят и слова и мелодия ненастоящие)иногда слова

особенно щемяще-сладкидаже когда нет вокальных данныхмаковая улитка в эпицентре кайфалегкая дымка и птичий полетвселенная распалась как зеркалона тысячи осколков (в них сочатся раны)я тут несколько повторяюсьво сне и наяву это не усталостьсладчайших улыбок удостаиваютсяте кто готов к невербальному общениюк неприменению вокальных данныху православных прощёное воскресеньев поисках стеариновой свечкизашел в дремучие тысячелетьяповсюду алые реки и горючие белёсые океаныпослушаю БГ про золотой городощущая прикосновения мягких крыльевплаванья по облакамвозвращения на грешную землюмолитва заступнице нашей Святой Девехоть вроде нет хоральных данныхP.S. чист Кастальский источникГрааль в истоках нирваны

Майра Асаре

Maira Asare

(p. 1960)

Чуткий лирик, фиксатор бесед с «Ангелом за кухонным столом», продолжатель традиции Берзиньша, разве что с отчетливо выраженным христианским пафосом. Точнейшее женское ухо Латвии. При этом – отрезвляющая ирония, предельно ясный и четкий, порой совершенно мужской взгляд на вещи.

И, опять-таки, при этом – нежность, смирение и почти всепрощение. Автор романа «Женская зона», посвященного тюремной действительности как опыту преодоления наркотической зависимости. Блестящим переводом «Школы для дураков» Саши Соколова, опровергнув миф о «сущей непереводимости», открыла новый этап в становлении латышского прозаического языка.

Плыть

Прикосновение воды —дрожь кожи, мышц, тока крови,дрожь и воспоминания, глубже и ярче тех,что присущи памяти человека – подкожная,внутримышечнаяи внутривенная память рыб, водорослей иптиц.Под черепом дышит ледник – на еголадони нить моей пуповины.Прочие нити оборваны – голоетело летит в воде, волнуясь, какводоросль, как водопад.Без жалости, без ностальгии —мгновение милосердия к изгнанному изЭдема.

«Душевное тепло выцыганенное у ветрениц...»

душевное тепло выцыганенное у ветреницстраждут сирые духомвыпевают тоскливокак далеко бымогло быть отсюда до моря?и кто позабылотогнать лошадей —так в небесах и пасутсясерые и спокойныесерые и спокойныелучатся подземные жилыкорни и сочлененьясложим ладошки молясьоробеловеруя в то, что нас услышатнадеясь на то, что насне увидят

«Река переполнила наши глаза...»

Река переполнила наши глаза,когда стояли, обнявшись,наши руки вплеталисьв небеса, в пески,в прибрежные мхи,как же мы зыбки, моймилый, как же зябки,прахом став, восставали,рассеяны ветром,воспаряли, воспылали,воссоединялись,встав вот тут,чтобы звучать голосами,исполненнымикликов, откликов,чтобы звучать —как же мы зыбки,мой милый,т'aя,ликуя.

Речь

Речь:смехом на устах,словами,слезами и кровью своимина устах —желтые ядовитые цветы целовал,хмелел и в желтую

пыльцу падал,ликуя, пыль дороги и самое языкзабывал, всем телом ликуя;не так ли в детстве далеким утром, из домугуськом – мгла мреет на солнце, крышимлеют и не соврешь – все согласованов роде, лице, числе, времении в пространстве;речь, как звериными глотками Бог речетпоэзию.

«Когда шел дождь...»

когда шел дождьмы всё еще смиренно ияростно ловили в шумекапель насущную вестьо небе отчем доме о детстве обовсех делах наших и днях и некогдавызубренном Возлюби Ближнего Своегомы лежали рядомвек не смежая покудаабрисы наших телне слились в одинглубоко под намиперекрестья подземных жилподмигивали путеводнымизвездами кореньямFкометамзрели змеиные залежигрунтовые воды зудели икости и цацки давно умершихназванивали – Возлюби Ближнегопока шел дождьмы знали всёо Любви

«Капли сумерек незримо роятся в воздухе...»

Капли сумерек незримо роятся в воздухев моей памяти город этотпродолжает житьотстрочен пунктиромпионово-сиреневых соцветийпровисая меж нимибудто огромный неведомыйедва прикрывающий старые безумныеколени подолхозяйка по вечерамвозвращаясь домойнескончаемо дундит одной лишь ейвнятную музычкус вожделением глядяуже тольков небо

«Ластясь мостами, ласкаясь башнями...»

ластясь мостами, ласкаясь башнямигулена, расстрига, монашкаясная, голубая, прекрасная высьгрязно-серо-изжелта-ржавая здесьвсевидящ глаз и всеслышащи ушибольшая уродливая аистиха на крышевысидит детоки обкорнает им душикак боярышник в паркебледной немочью чуть свет на ногахв угаре, в запаре к вечеру на рогахпадает навзничь в свои огнибранится, блюет и плюется имитысячей ртов и языковв хороводе вони, пьянии мотыльковзапахи, запахи – над улицами и над водаминад движимостью и недвижимостьюживностью и мертвечинойтелами в конвульсиях страстистыда и смертиВдруг на миг все вокруг затихнет —сто колоколов на ста языкахвозвысят свой простой чистый голос —жестокое израненное сердце обращается к небесама потом все сначала

Снег

В городе что ни ночь тает старый снегТает с протяжными вздохамитянется сквозь мои сныДнем смотрю – смотри-католько в канавахтолько в тени еще снегБудет таятьпару ночей поболитчуток поболити пройдет

История

Век твой разве чем мой утешитмой разве хнычетдалече речистые далече певучиеголоса в небесахпот в земле земля в жменежменя в кулаке кулак в спину мне тычетвон с твоих осин летит сереброедокам в хлебово летит в разверстыепасти псамжар твой разве чем мой утишитпасти серебряной оскал недоброглянись в конце борозды оглянисьу церковных вратмощь твоя разве моей поможетпройдусь-ка вон осиныбез серебрапес колотый камень гложет