Беременна в расплату
Шрифт:
Врала, а в глазах все та же любовь плещеться. Та, которой нет. И не было в помине!
Даже страх, проклятая лгунья, сумела за этой игрой спрятать!
Слишком уверена в себе? В своей власти надо мной?
Но ни хера! Нет. Нет больше у тебя никакой власти! Ты просто маленькая. Продажная дрянь!
Поднялся наверх, к себе. И хохотал во все горло. Опрокидывая внутрь новую и новую бутылку виски. Расхаживая по комнате, как дикий раненый зверь.
Одуревший от боли. А, значит, способный только на одно. Убивать. Крушить. Растерзать и разложить на косточки!
Блядь,
Ведь самое дикое. Самое дурное.
Что я бы понял ее!
Выживала девочка. Как могла выживала.
Да, сестра курвой оказалась. Спасала никчемные, ни хрена не стоящие жизни дрянной семейки! Да и свою, чего уж, таить, под шумок.
Не готова она была стать выкупом. Принять свою будущую участь. Спасала как могла.
Нашла единственный способ. Лукавый. Женский.
Нежностью. Слабостью. Глазищами и красотой своей запредельной меня смягчить.
Ненавижу. Ненавижу, когда собой. Телом, душой, словом, — какая на хрен, разница, чем торгуют.
Ненавижу и презираю. Только сапогом по таким и пройтись.
Но, блядь. Вот сейчас отчетливо. Очень ясно понимаю.
Я бы простил. И, блядь, даже прощу!
Если. Она. Скажет мне правду!
И кулаки сжимаются. И не орать, вопить. Выть хочется!
Я же блядь, не люблю ее. Даже больше, чем дышу. Неееет! Она важнее крови для меня. Важнее воздуха. Она, блядь, все! Коджа, внутренности, вены. Все, на хрен!
Признается, что врала, — и, блядь, я же тут же подохну!
Захлебнусь собственными кишками. Всем, что тут же во мне истлеет и начнет мертвечиной тхнуть.
Захлебнусь.
Истеку на хрен, кровью.
Но обманываться ради подобия жизни не по мне! Лучше пусть так. Резким. Мощным ударом.
Чем это поганое! Дешевое вранье!
За которое ненавижу. Так же бешено, как и любил. За которое ее снова и снова придушить готов. Душить и трахать, пока она бьется в конвульсиях. И кончить, вобрав в себя ее последний хриплый вздох. Последнюю судорогу ее лживого тела!
Твою мать!
Херачу кулаком по дубовому столу. Разбиваю его вдребезги, а костяшки в кровь.
Только она не там льется. Нееет. Она из меня. Изнутри вся выкипает. И дымится. И корчится вместе со мной в этом огне!
Я ведь не сдержусь, пока буду так близко!
Я же ее…
Поспешно выхожу из своего логова.
Срываюсь с места, ударяя по газам.
Я знаю. Знаю, где я найду правду.
Тот, кто уже приговорен, врать не станет.
Смерть ведь… Она бывает разная. Быстрая бывает, если тебе в этой жизни повезет, а грехов твоих чаша окажется меньше, чем полезного.
А бывает пиздец, какой страшной. Страшной и долгой. Такой, что молишь ее сжалиться и наконец тебя на хрен из этого ада забрать. А она только зубы свои гнилые скалит, на тебя глядя!
Тоже же баба! Как ей не поиздеваться? Как не посмотреть на то, как ты корчишься в агонии, захлебываясь собственным дерьмом?
Не всем везет с женщинами. А с этой особенно!
* * *
—
Сейчас даже бы подумал, что он и правда Багиров.
Голый. На цепи. В подвале без окон.
Задыхается, сука.
Весь в кровоподтеках. Места живого нет.
Ползать на коленях у моих широко расставленных ног должен.
А ни хрена. Даже пытается держаться. На колени не падает. Поднимается даже каждый раз. Как повалится.
И прямо в глаза смотрит. Нагло. Смело. С отчаянным вызовом смертника, которому уж точно нечего терять!
— Или ты решил, что у тебя слишком много пальцев? Хотя, факт. Их слишком таки много. Только я не рубить. Я их тупой пилой по миллиметру отпиливать буду. И только после того, как со всей руки кожу сдеру. Облегчи свою участь. Признайся. Чистосердечные признания, они, знаешь ли, всегда засчитываются. Так и быть. Подарю тебе тогда смерть легкую. Даже кости кромсать не стану.
— Какую тебе, на хрен, правду?
Скалится окровавленными губами. Мне под ноги кровь свою поганую сплевывает.
— Про нее? Про нее правду хочешь знать?
— Всю правду, Динар. Как в дом мой пробрались. Через кого. Кого подкупили. Как систему ты свою у меня установил. Кто был исполнителем. Кто вместе с тобой план разрабатывал. Мне вся правда нужна. Обо всем.
— Нееееет!
Лязгает цепью, пытаясь лицо от кровавой испарины утереть. А не достает. Материться, сука, и снова хохочет прямо мне в лицо.
— Ты про нее! Про Мари узнать пришел! Нет тебе на самом деле интереса в том, кто мне помогал! Про семьи и Лузанского сам все знаешь! А остальные так. Мелкие сошки и никому не интересны!
— Давай. Про Мари.
Хватаю его за волосы, дергая голову вверх.
— И правду Динар. Всю правду. Иначе так и останешься в такой вот позе. А с двух сторон тебя трахать будут здоровенные урки до кровавой пены. Ты так хочешь подохнуть? О таком всю жизнь мечтал?
— Подавись своей правдой, проклятый ублюдок! Что ты хочешь знать? Что Мари была со мной с самого начала? Даааааа! Была! Она со мной была! Она меня любила! И тебя опоила ради меня! И взрыв мне тоже помогла устроить! А какой горячей она была в постели! С тобой точно было не так, ммм? Оооооо, как мы проводили вместе время! Мы оторваться, тела разлепить не могли! С утра до ночи! С ночи до утра мой член не выходил из нее! Единственная беда. Переезжать приходилось. Скрываться. Тела твоего гнилого так же и не нашли!
Скриплю зубами, скрестив руки на груди.
А жилы вздуваются на шее так, что готовы лопнуть.
Так и вижу эти блядские картины.
Ее обнаженное, светящееся тело. И его руки, скользящие по нем. Позы. Стоны. Вскрики. Ее разметавшиеся волосы и блаженная улыбка после оргазма!
— А когда узнали, что ты подох. Когда поверили в это… О! Ты даже не представляешь, какая у нас была ночь! Искры из глаз и звезды, наверное, прямо падали с неба, так мы мир потрусили!!!
— Не надейся, Динар. Что ты разозлишь меня и я от ярости пущу тебе пулю в лоб, — чеканю в его лицо, так и продолжая держать руки скрещеными на груди.