Березовский — не своя игра

Чекулин Никита Сергеевич

В отличие от первого разговора теперь уже он, Литвиненко, снабдит меня записывающей техникой, научит, как её установить и что говорить Терлюку. Литвиненко предупредил, что Терлюк может мне угрожать. Мне следует ждать угроз своей жене и дочке, потому что они «там» (в Москве).

Здесь же они (Березовский и его люди) под руководством Литвиненко подготовят скандал в Лондоне, такой же и даже больший того, что он организовал в Москве в 1998 году. После окончания этого разговора Литвиненко вновь позвонил мне поздно ночью.

Третий разговор был не многим более 2 минут.

Как я понимаю, Литвиненко был обеспокоен моими сомнениями в достоверности его слов и поэтому попытался меня переубедить. На мои слова о том, что я говорил ему, как это было на самом деле, а он, Литвиненко, наверное, забыл, Литвиненко на повышенных тонах заявил, что он якобы установил эту «рожу гэбэшную», то есть Терлюка, в суде; это он сразу дал указание Ришару. Ришар якобы послал своих людей следить за ним. Что якобы Ришар заметил меня разговаривающим с Терлюком. Если бы это был он — Литвиненко, то Ришар бы был спокоен. А так неизвестно, с какой целью я говорил с этим человеком.

В ответ я иронично сказал Литвиненко, что он убежал от нас с Терлюком с сумасшедшим взглядом, и я никак не мог с ним переговорить — посоветоваться. Литвиненко заявил, что завтра мы встретимся и всё обсудим. Я спросил:

«Ты с кем согласовал, с Борей?»

Литвиненко ответил:

«Ну конечно…»

Для меня и тогда было ясно, а после ознакомления с показаниями от 31 июля 2003 года стало ещё более очевидным, что я слушал экспромты Литвиненко. Он обладал способностью придумывать ситуации, а затем почти искренне начинать в них верить.

Пункт 7 содержит слова: «Охранник, с которым я разговаривал, позвонил мне и сообщил мне контактные данные этого человека».

Охранник якобы сообщил Литвиненко, что Терлюк представлялся как «журналист». Я, зная начальника охраны Ришара, утверждаю, что он не мог звонить Литвиненко и что-то долго объяснять ему по телефону. Дело в том, что они с трудом общались друг с другом при личных встречах с помощью мимики и жестов и отдельных английских слов, которые знал Литвиненко.

Тем более что 2 апреля 2003 года Литвиненко ещё не был приближен к «телу» (Березовского) после длительного отлучения. У меня много записей, сделанных в январе — апреле 2003 года, в которых Литвиненко вместе со своей женой Мариной жаловались на Владимира Воронкова, Светлану Лукас и самого Березовского за фактическое отлучение Александра от возможности свободного посещения офиса, невыплату денег, игнорирование его мнения по происходящим событиям. Он признавался мне в своих попытках самостоятельной работы, пусть то на стройке или охранником в компании ЛУКОЙЛ в Лондоне и др.

В пункте 8 Литвиненко утверждал: на следующий день, то есть 3 апреля 2003 года, он начал собирать информацию о Терлюке. Но Литвиненко на тот момент ещё ничего не знал о нём. Судя по имеющимся у меня записям, интерес (и при этом небольшой) к персоне Терлюка возник у Литвиненко только 11 мая 2003 года и только после 23 часов, когда состоялся наш с ним первый за этот вечер разговор.

Для меня ясно, что Литвиненко мог получить информацию о Терлюке от Воронкова, который без разрешения Березовского не мог вовлекать Литвиненко в какие-либо дела, связанные с шефом. «Допуска к телу» у Александра на тот момент ещё не было.

Пункт 9 содержит слова: «11 мая мне позвонил Чекулин» по поводу Терлюка. Но это неправда. Как следует из записи разговоров, звонил мне сам Литвиненко и три раза.

В пункте 10 Литвиненко написал, что назвал Терлюка «журналистом». На самом деле в том разговоре Литвиненко называл его эфзсбэшником, но никак не журналистом. Литвиненко выдвинул мысль о том, он его якобы видел незадолго до этого в аэропорту.

Пункт 11 содержит слова: «13 мая я посетил слушание суда и не увидел Терлюка». Это неправда, так как мы сидели вместе справа налево: я, мой сын и Литвиненко. Литвиненко периодически наблюдал за Терлюком, сидевшим справа от нас, немного сзади.

Пункт 12 также не соответствует действительности. Там говорится, что наша с сыном следующая встреча с Терлюком произошла якобы «через пару дней…». На самом деле мы встречались 21 мая 2003 года, то есть через восемь дней. И это была первая встреча Литвиненко с Терлюком. Литвиненко пишет, что специально опоздал. Это не так, он проспал и просил перенести встречу на более поздний срок, но я не смог этого сделать, так как Терлюк уже ехал в метро и не отвечал на мои звонки.

Литвиненко написал о якобы обсуждавшемся «бизнесе кроссовок в Казахстан», но такого не было. Терлюк рассказал о своем опыте ведения бизнеса в прошлом. Но при этом Литвиненко не присутствовал. Литвиненко утверждает: «Я тихо сел и слушал…». На самом деле всё было так, как описано в моей книге. Литвиненко не дал Терлюку что-либо произнести и начал на него словесную атаку.

Пункты 13 и 14 также содержат сомнительные утверждения Литвиненко.

Начиная с пункта 15 Литвиненко написал, а точнее, это сделал Гольдфарб, слова и термины, не характерные для русского языка. В них описана вымышленная история, как Терлюк «посещал суд по указанию офицера разведки из российского посольства». Так, например, в пункте 17 содержится термин «гражданского осведомителя», в пункте 18 — «было рекрутировано российским посольством», в пункте 20 — «что-то вроде САС», что относится к специфическим терминам, которые вряд ли могли быть использованы Литвиненко.

Всё, написанное в предложенном тексте заявления в части подготовки покушения на Березовского в суде, является абсолютным вымыслом от начала до конца. Терлюк, идя на встречу со мной и моим сыном 21 мая 2003 года, не знал о возможности появления на ней Литвиненко и уж тем более не мог ожидать его предложений к сотрудничеству.

2 апреля 2003 года Терлюк подошёл ко мне после пресс-конференции, так как увидел, что я свободно общался с Березовским. Если бы Терлюк имел информацию, подобную той, которую описал Литвиненко-Гольдфарб, то, несомненно, он бы сообщил её мне. По крайней мере, через меня он попросил бы о личной встрече с Березовским. Но этого не было.