Берия. Арестовать в Кремле
Шрифт:
— Это же нереально! — не выдержал кто-то из зэков. — А чертежи для заводов когда делать?
— Все зависит от нас с вами. Придется работать ночами. Как тогда, в Болшево. Поймите, никто, кроме нас, не может спроектировать и построить такой бомбардировщик. Никто! А это наш с вами вклад в обороноспособность Родины. Мне понятны ваши обиды — о них я сказал кому следует. Надо сцепить зубы и трудиться! Мы еще не в самом худшем положении. Я прошу вас с завтрашнего дня приналечь, не дать обиде заполнить наши измученные души. Я уверен в каждом из вас, уверен в коллективе. Ставлю перед вами и перед собой задачу, которую никто, кроме нас с вами, не выполнит. Все обиды в сторону! Давайте вложим в новую машину все свои способности, весь свой талант. Времени у нас в обрез,
Не все сразу включились в активную работу — сказывалось расслабление, явившееся следствием многомесячного ожидания свободы, теперь рухнувшего в одночасье. Туполев обходил рабочие места, поддерживая тех, кто подолгу безучастно смотрел на чертежи, кто уединялся в дальние углы большого помещения, оставался на ночь у чертежных досок. По требованию Туполева зэкам поздними вечерами стали выдавать дополнительный паек: чай, хлеб, сахар, курево. Старик теперь редко уединялся, чаще оставался с людьми, подолгу беседуя с ними, а то и просто сидел рядом. Не оставлял он и группу Мясищева, работавшую над дальним бомбардировщиком — проект 102, высказывал советы Владимиру Михайловичу по самым различным проблемам — машины Туполева по дальности превосходили многие самолеты Германии и Америки. 102-я рождалась в муках и спорах, но было ясно, что и она вобрала в себя все то лучшее, что было в самолетостроении.
Необходимость в скорейшем обновлении самолетного парка, особенно после войны в Испании, знакомства с ВВС Германии, заставила отпочковать от зэков еще одно конструкторское бюро — Д. Томашевича, приступившее к конструированию скоростного истребителя — проект 110. В бюро сразу проявил себя импульсивный Роберт Бартини, приехавший в СССР из Италии в 1923 году, построивший перспективные самолеты ДБ-240, перехватчик Р-114, арестованный в 1937 году «за связь с Муссолини», не расстававшийся с логарифмической линейкой, сыпавший необычными, часто весьма оригинальными предложениями по самым различным направлениям конструирования. И здесь советы Туполева были, как всегда, необходимыми и своевременными.
Работы по ЮЗУ — так назвали новую машину Туполева — шли днем и ночью, без перерывов, и даже в воскресные дни зэки трудились с полной отдачей.
Весной сорок первого года, за три месяца до начала войны, ЮЗУ с моторами АШ-82, дополнительной огневой точкой, баками большей емкости, бомбами внешней подвески выполнила первый полет. Нюхтиков и Акопян снова хвалили машину, не преминув заметить, что максимальная скорость снизилась после доработок на 50 километров: сказались утяжеление машины, большой «лоб» моторов АШ-82, доработки фюзеляжа. Испытания шли интенсивно, но… с опытного аэродрома неожиданно пришла страшная весть — ЮЗУ разбилась! Нелепо погиб штурман Акопян: при покидании кабины он зацепился лямкой парашюта за одну из деталей фонаря и упал вместе с самолетом на землю.
Прошло несколько дней, и упала «сотка» Петлякова. Горящий самолет при падении врезался в группу гуляющих детей… Обожженный и раненый экипаж «сотки» тут же был арестован и отправлен под охраной в больницу НКВД. В недрах НКВД рождается версия о преднамеренных ошибках ЦКБ, злом умысле и даже диверсиях.
Начались допросы, усилилась слежка. Старик, заложив руки за спину, молча ходил вдоль окон, беспокойно поглядывая то на зэков, то на входные двери — ждал вызова на допрос. Люди сникли — желанное освобождение снова отодвигалось на неопределенный срок, более того — могут последовать карающие удары, а это было в недавнем прошлом, когда часть зэков ни за что ни про что направили на лесоповал в северные районы. Многочисленные эксперты таинственно шептались, высказывая друг другу свои предположения двух катастроф. В расследовании участвовали и ученые, склонные рассматривать катастрофы как следствие воздействия статического электричества из-за упущений в металлизации всех агрегатов самолета.
Спас рядовой инженер — при исследовании топливной системы он обнаружил течь бензина из ниппеля манометра. Казалось,
— Горят при испытаниях машины Мессершмитта, Фоккера, Сикорского, падают «Харрикейны» и «Спитфайеры». Это авиация! Невозможно в экспериментальной машине довести до оптимального состояния тысячи кранов, приборов, насосов, трубок, переключателей. Поймите, что бензин вспыхивает от искры! А на самолете тысячи литров бензина, десятки искрообразующих агрегатов: электромоторов, генераторов, насосов! Скажите же людям, что они могут спокойно работать. Это главное. Надо успокоить людей. Иначе все остановится. 103-В уже в металле.
Туполев отчетливо понимал, что человек тогда может плодотворно работать, когда он спокоен, не раздражен, настроен на активную деятельность, ему никто не мешает мыслить. И он, как мог, способствовал созданию элементарного комфорта для конструкторов и инженеров.
Неоднократные убеждения Туполева подействовали на работников НКВД: уменьшилась охрана, исчезли следователи, прекратились ночные вызовы. Постепенно жизнь зэков вошла в обычную колею — новая машина 103-В со стапелей встала на «ноги».
22 июня, в воскресенье, зэки трудились как в обычные дни, но около полудня забегали «попки», и зэки увидели сквозь зарешеченные окна собравшихся у репродукторов москвичей. Зэки вскочили на стулья возле окон, прислушались к доносившимся с улицы словам. Война!..
Зэков выпустили на свободу в середине июля, но не всех. Остальные в теплушках мчались на восток вместе с эвакуированными авиационными заводами…»
12
С первых дней своего пребывания в кресле наркома Берия не переставал задавать себе вопросы: «Чем не угодил Ежов Сталину? Где корни ошибок Ежова? Что послужило толчком к снятию и назначению Ежова наркомом водного транспорта?» Но ответа на них не находил. Знал, что Сталин недоволен Ежовым («За ошибки мы строго наказали Ежова»), намекнув в беседе на усиление профилактической работы с теми, кто замешан в каких-то делах. «Профилактическая работа». Что это?
Берия уменьшил число арестов, настоял на пересмотре ряда дел, особенно военных, а это сразу же сказалось — часть военных из лагерей вернулась в строй… О нем заговорили как о человеке справедливом и более внимательном, чем Ежов. Люди облегченно вздохнули, особенно аппаратчики… Пусть работают и побаиваются.
10 января 1939 года Сталин в ответ на тысячи жалоб, информируя шифровкой ЦК республик, обкомы и крайкомы о работе по борьбе с «вражеской деятельностью», сообщал: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Но зачем это подтверждать в тридцать девятом? Да еще со ссылкой на ЦК… Что это? Скорее всего, Сталин развязывал руки новому составу НКВД для уничтожения тех, теперь уже бывших сотрудников наркомата, кто уже не нужен, но кто много знает. Таких Сталин не мог терпеть — их просто не должно быть…
Страна продолжала строить. Полуголодный народ, испытывая огромное перенапряжение, лопатами рыл котлованы под новые авиа— и танковые заводы, электростанции, строил железные и автомобильные дороги, аэродромы, морские порты. Миллионы зэков, лишенные свободы по политическим статьям, утопая в болотах, замерзая в тундре и тайге, тоже строили, мыли на Колыме золото, обушком долбили в забоях шахт уголек…