Беркут
Шрифт:
И оттого они видели все черно-белым. Погасшие оранжевые камни в фонарях на улочках казались чуть более серого оттенка, чем неработающие алые кристаллы, инкрустированные в ванны, стоявшие практически в каждом жилом доме. О том, что материал, из которого сделан весь замок — мрамор, напоминала лишь его гладко отполированная твердь, сохранившаяся на стенах немногочисленных зданий эдакого города-призрака.
На вывесках, написанных неизвестными никакому жителю поверхности буквами, были обозначены лаборатории, склады, трапезные, пункты торговли — почти все, что было в обычном городе. Каждый жилой дом также имел при себе табличку
Торговый пункт пуст, склады опечатаны, в трапезной не пыльно только потому, что там убирались из почтения к прошлому, а не из-за частого использования. Лишь лаборатории были неубранными. На витринах и стеллажах красовались искуснейшей работы предметы. Кольца, выполненные из чистых драгоценных камней — серых, зеленых, желтых, черных и фиолетовых. Клинки, которые, стоило взять в руку, оказались бы легче пера, а неосторожное движение с ними могло запросто убить самого владельца. Обручи, похожие на диадемы с желтыми камнями в них, словно были предназначенные для подчеркивания лучезарности своего носителя. Броня, исполненная из некого сине-фиолетового металла, бывшая одновременно легкой, прочной и изящной. Все покрылось толстым слоем пыли. Даже на мощеных дорожках снаружи это место обходили парой шагов дальше обычного. Казалось, будто лабораторий не просто сторонились: боялись.
В великолепии города, будто застывшего во времени, был один изъян. Небольшое местечко прямо в центре, на которое с наивысшей точки купола пещеры капало нечто фиолетовое. Жители знали: раньше там было маленькое, но восхитительное даже по меркам города здание, в котором находился омут с этой странной жидкостью. Теперь же, стоило взглянуть туда, всякого обуревали страх, ужас и скорбь.
Страх того, что могло оставить такой глубокий шрам в облике города… Разворочены омут, здание, мрамор и все поблизости в радиусе двадцати метров. Камень там и спустя многие века источал ощутимый гнев сотворившего сию отметину.
Ужас от понимания последствий этого действа, которые до сих пор напоминали о себе в каждом вздохе и движении любого, кто жил под землей.
И скорбь от осознания, что едва ли когда-то все станет как прежде, что подобные раны не затягиваются, а наказание будет длиться до скончания веков.
Знающие спросили бы: «Неужели, глядя на этот кошмар, они не ощущают вины?» Вопрос был бы верным. Потому что никто — ни те, кто застал невероятной силы взрыв чар, ни те, кто жил после них вплоть до сего дня — никто не ощущал вины или стыда за произошедшее.
Дома вокруг этого места опустели, но ненадолго — всего на несколько столетий. Когда в живых не осталось никого из свидетелей черного дня в истории города, страх постепенно ослабел — хотя и не исчез до конца. Многие семьи поселились в эти постройки, несмотря на близость к эпицентру минувшей катастрофы, а объяснение просто. Жить больше было негде. Стоит слишком переместить предметы — тут же и без того хрупкие магические формации падут. Стоит выйти на поверхность — обитатели подземного города сразу ослепнут и станут добычей монстров. А уж спать где-то, кроме обустроенного жилья… Эта участь хуже смерти.
Именно поэтому пробуждение мужчины, ныне облаченного в тканевую мантию сливового цвета, расшитую белым золотом, начиналось со взгляда на Кратер. Так в повседневной жизни они называли это место, ибо глубина
Чуть поправив длинные волосы, ниспадающие ему до лопаток, мужчина вышел наружу из дверей своего обиталища, при этом чуть нагнувшись в проеме — слишком уж он был высок для него. Бросив последний взгляд на раскаленные камни, облаченный в мантию силуэт отправился в сторону фермы.
Если на поверхности выжившие сражались за каждое зерно, то здесь, под землей, немногочисленным жителям хватало еды в достатке — даже в избытке. У них были вина и мясо, фрукты и деликатесы. Все это, от растений до скота на убой, росло в области ферм. Там до сих пор действовали сложные, выверенные словно часы магические формации, обеспечившие стабильный корм для скота, пищу для здешних жителей, а также контролирующие плодовитость и скорость созревания животных.
Дойдя до скромной по размерам зоны, мужчина огляделся и обратился к скучающему юноше. Тот был весьма красив, как лицом, так и телом, не слишком высок, но и не низок. Его прямые волосы втрое короче, чем у пришедшего, а в момент, когда тот встал рядом, парень практически спал, уткнувшись в ладонь на своей не слишком сильной на вид руке.
— *Проснись, бездельник. То, что ты будешь моим зятем, не дает тебе поблажек.*
Речь была бы непонятна для обитателя поверхности, но тем не менее оказалась четко и ясно услышанной юношей, усевшимся на стуле. Он тут же подскочил на ноги и поклонился собеседнику — не так, как принято в Империи, он вытянул руки по бокам и согнулся где-то на шестьдесят градусов, после чего машинально протер свои голубые глаза, выдавая сонливость.
— *Я искренне прошу прощения, отец, этого больше не повторится.*
— *Смотри, не заставляй звать тебя еще и вруном, мальчишка. И хватит называть меня отцом* — тяжело вздохнув, мужчина в мантии оглядел ферму, -*Когда ты последний раз не спал, не было ничего необычного? *
— *Нет, мой Эйанд. Все в полном порядке, до ближайшего созревания…* — чуть призадумавшись, парень продолжил весьма быстро, — *…один полусон.*
Трудно считать время, когда не существует смены дня и ночи. Даже сон они все соблюдали по сроку только потому, что мудрые предки завещали делать это в три захода, таким образом хоть как-то сохранив меру времени.
— *Отлично. Еще раз увижу тебя спящим на посту, заставлю свежевать скот.*
Нервно сглотнув, юноша поблагодарил будущего шурина, хотя уже звал его отцом, и затем принялся наблюдать за фермой.
Уходя в сторону другого дома, мужчина достал из-под мантии какую-то каменную пластину. На ней было немало выщерблин, и проводя по ним пальцами он что-то читал. В руках гиганта эта штука могла бы быть легко раскрошена в пыль, но тот относился к ней бережно, словно та ценнее любого сокровища.