Беркут
Шрифт:
— Пустись, душа, в далекий путь…
Ауфиль была верующей. Иногда казалось, что в этом ее слабость, что в момент жестокого несчастья, не получив помощи от Всеотца, она сломается навечно. Однако же, тогда, глядя сверху стены на то, как внизу снуют гвардейцы, эльфийка не была готова сдаваться. Не в момент, когда надежда нужна больше всего на свете.
— Ей, Творец, не дай свернуть…
Нежный голос девушки, матери троих детей, был тихим и мягким. В своем пении она выражала то, чего не могла выразить ничем иным. Простые слова не передали бы ее состояние.
Каждая нота была пропитана нескончаемой
— Чтобы вновь и свет, и тень…
Она прекрасно знала, что пришел ее черед идти за стену. Поднимать на руки тела убитых. Снимать с них доспехи, забирать упавшие мечи, луки, стрелы, брошенные корзины.
Это занятие было, пожалуй, еще хуже самого боя. В сражении нет времени колебаться: убей или умри. Пока не угаснет шум битвы: и горестные мысли, и паника, и скорбь — все это уходит глубоко внутрь. И хорошо, если выйдет наружу после.
— Почившему полнили день.
Спускаясь вниз со стены, эльфийка не боялась выразить свои переживания, даже когда ее слышат. Многие смотрели на нее со смесью жалости и страдания. Быть может оттого, что сочувствовали эльфийке, а может потому, что в них самих от ее голоса болели старые раны.
Никому не сбежать от ужасов, однажды увиденных на стене. Если их не чувствуешь сейчас — ощутишь позже. И вот тогда не выйдет просто единожды пустить слезу. В момент, когда вскрываются старые травмы, многие не выдерживают: сходят с ума, в ярости вредят ближним, пытаются найти покой в собственной гибели.
Потому Ауфиль непреклонно, намеренно причиняет боль многим бола. Да, она заставляет страдать. От голоса этой, казалось бы, наивной мечтательницы каждый, кто нес в душе травму, вспоминал о ней. В ее пении было нечто берущее за живое, нечто поднимающее проблемы из глубины.
За это Ауфиль ненавидели, презирали, оскорбляли… Но все до тех пор, пока не наступит новый день. Ведь стоит пройти ночи в рыданиях и нестерпимых духовных муках — становится легче.
— Отправьтесь, души, напрямик…
Вновь набрав воздуха, девушка продолжала вскрывать застарелые и новые раны.
Слова, что разливались тоскливой, печальной мелодией, сплели вместе еще в старинные времена. Задолго до Эпохи Конца, может и раньше Эпохи Порядка.
То была песнь прощания. Отпущения. Та музыка, которой провожали умерших.
Древние маги так и не узнали, куда же направляются души бола после гибели. Кто-то считал, что они возвращаются в Абсолют, как изначальные частицы самой искры бытия. Кто-то думал, что Всеотец приглядывает за своими чадами даже в их посмертии, давая уставшему от жизни духу благой сон. Иные полагали, будто души растворяются в мировой мане. И хотя никакая теория не нашла себе подтверждений, эта песня была написана теми, кто верил в милость Обеллоса.
— В те места, где Отчий лик…
В какой-то мере эти строки — молитва. Творец никогда не поощрял подобное. Те, кто поклонялся Всеотцу, как высшему существу, не получали никаких привилегий, хотя и наказаний тоже. Но некоторые бола все равно до самой Эпохи Конца благодарили дитя Абсолюта за каждую пережитую ночь, находили умиротворение в исповеди и счастье в разделении радостей.
Обеллос не запрещал поклонение себе
Как можно верить в того, кто оставил своих детей? В того, кто глух к мольбам и жертвам? До Эпохи Конца бола считали, что незачем поклоняться истинно существующему создателю. А стоило грянуть Первой Ночи — просто разочаровались в своем Творце и покровителе.
— Всем подарит вам покой…
Но не Ауфиль. Она искренне верила. Надеялась. Пусть в ней всегда были сомнения и страх, редко эльфийка доходила до состояния, в котором готова отречься от своего идеала.
Незадолго до очередной волны монстров она ощущала, будто мир замолк. Казалось, словно и она сама замерла на месте, сколь бы ни хотела поменять себя или что-то вокруг. Юная, но уже достигшая половины своего жизненного срока красавица как могла боролась с чувством отверженности собственным создателем. И ей думалось, что не впустую.
Однако у нее тоже были раны. Мало-помалу, пропуская мелкие проблемы, Ауфиль копила в себе обиды и неверие. Они взащивали страх того, что вся ее жизнь — ошибка, сомнение в том, что ее идеалы праведны.
Кто поможет сходящей с пути веры, когда вокруг лишь заблудшие? Никто, кроме нее самой.
— Во грезах о жизни иной…
Эльфийка спустилась вниз, не прерывая своего мелодичного и ранящего пения. Даже опытные гвардейцы немного вздрагивали, внимая всякому ее слову. Будто сами их души отзывалась на чарующий зов голоса Ауфиль. На зов исцелиться, вспомнить прошлое, осознать его и отпустить. Не выбросить, забыв безвозвратно, но понять и более не терзать себя тем, что уже ушло безвозвратно.
— Изгонит Хаос Пустоту…
Выходя за открытые малые ворота, бола морально готовилась видеть то, что впоследствии может присниться ей в кошмарах. Обезображенные, обкусанные и обглоданные лица соратников. Разодранные в клочья тела, торчащие сломанные кости, оторванные от туловища конечности со следами зубов. Зрелище было поистине ужасным, но жизненно необходимо сделать то, что должно.
— С ветром скорби все уйдут…
Наклонившись к первому, кого девушка обязана была перенести внутрь, она так и не замолкла. Глядя в перекошенное от ужаса лицо, стражница закрыла веки умершему, не прекращая пения. Затем обошла ближайшие места, собрала все орудия: от клинков до мотыг. Сложила их на грудь погибшего, присела, чтобы подхватить тело под руки, и поволокла его к стене.
— Даст Начало свет огнем…
Несмотря на то, что груз, который тащила эльфийка, был почти в полтора раза тяжелее нее самой, дыхание ее не сбилось во время пения. Вдохнув больше воздуха перед следующей строкой, Ауфиль собрала все свои силы, дабы не прервать поминальный текст. Словно от этого зависела ее жизнь… А может и нечто большее.
— Согреются павшие в нем…
Только в момент, когда понадобилось набрать воздух снова, эльфийка остановилась. Ей было тяжело тащить такого крупного человека, особенно сложив на него несколько щитов, мечей и даже серпов, которыми орудовали сборщики. Не все из добравшихся к стене выжили — в том не было вины ни их самих, ни стражи на стенах… Однако это не делало положение проще.