Берлинский фокус

Уэлш Луиза

– Все нормально, – Сильви потерла ушибленную голову и стала застегивать платье. – Бывает.

– Тебе больно?

– Все равно завтра без головы встану.

– Я не хотел.

– Уильям, все нормально. Ты нечаянно.

Я отвернулся; мы поправляли одежду со стыдливостью, нелепой после недавней сцены. В проулке послышались голоса, я увидел парочку подростков и понял, насколько безумной была наша затея. Один из них, проходя мимо, сказал что-то Сильви, и она резко огрызнулась. Это напомнило мне Глазго.

– Что он сказал?

– Ничего.

– Какую-то пошлость?

Она не ответила, одергивая

платье. Я порылся в своем скудном словаре в поисках оскорблений и бросил им вслед:

– Мудздики.

Парни оглянулись, крича что-то в ответ, но драку решили не затевать.

– Мудздик? Такого слова-то нет, – устало сказала Сильви.

– Они меня поняли.

– Не сомневаюсь.

Мы вернулись на главную улицу. Стеклянные рекламные короба светились на тротуаре, зазывая на распродажу в ближайшие магазины. Сумочки, драгоценности, обувь, детская одежда. Две головы на длиннющих шеях высокомерно улыбались красными ртами, сверкая голубыми и зелеными глазами. Да, у нас нет тел, но взгляните на наши дивные шляпки. Ради таких и тела не жалко.Интересно, кто-нибудь уже пытался разбить витрины и удрать с плакатами? Вдалеке я увидел освещенный прожекторами знак «Мерседес Бенц», он медленно вращался в ночном небе. За ним, как призыв к миру, полуразрушенный шпиль взорванного храма. Религия и торговля делят одно небо.

Впереди мы увидели стоянку такси – ряд белых «мерседесов» в ожидании клиентов. Мы подошли к первому в очереди, я открыл дверь и усадил Сильви.

– Тебя подбросить?

– Нет, я прогуляюсь. Как раз протрезвею, пока дойду до отеля.

Она поцеловала меня на прощание. Ее взгляд остекленел от усталости, вина и неслучившегося секса. Улыбка сверкнула в темном салоне такси.

– Ты в порядке?

– Не волнуйся.

– Увидимся завтра?

Я кивнул и захлопнул дверцу, не зная, видит ли она мое лицо в темноте улицы.

VII

He так давно, когда Глазго был мировой столицей кораблестроения, бары открывались еще до рассвета, чтобы достойно встретить ночную смену. Пока богачи мирно спят, а почтальоны перебирают письма, пока дети сопят в подушки, а их матери готовятся к новому дню, рабочие на заводах поглядывают на часы и облизывают губы. Вблизи заводских ворот владельцы пивных полируют стаканы, замеряют уровень пива в бочках, проверяют, чисто ли выметены полы и протерты ли столики, и следят, чтобы касса работала без сбоев. Потом они смотрят на часы, открывают двери и ждут первых клиентов, которые всю ночь горбатились, мечтая о кружке золотистого напитка.

Я вышел из полицейского участка с деньгами Джонни, согревавшими карман. Выпивка втянула меня в передрягу, и только выпивка меня из нее вытянет. На улицах еще пусто, лишь одинокий прохожий с собакой перешел на другую сторону, заслышав мои шаги. Армии рабочих, что когда-то наполняли предрассветные улицы после смены, давно распущены. Но бары еще остались, главное знать места.

Закон требует, чтобы к выпивке подавали завтрак. Потому там вечно воняет дешевым беконом, кровяной колбасой цвета кровавого дерьма и гангренозными яйцами с птицефабрики. Все это готовится на несвежем сале, которое за ночь темнеет, и каждое утро его топят снова, поджаривая забредших на ночной банкет тараканов.

Я толкнул дверь и

словно окунулся в ночь, хотя знал, что уже начало восьмого. В баре было людно. Парочка студентов пила в углу пиво, снимая похмелье, ломку или что там еще. Бизнесмен потягивал предрассветную порцию бренди. Парень в коричневой кожаной куртке, вышедшей из моды году эдак в 83-м, помечал крестиком лошадей в таблице скачек и быстрыми глотками пил пиво, запивая, по-моему, водкой. Ни одного рабочего. Ни одного желающего отведать завтрак. Никто не разговаривал, ведь никто не искал здесь общения. Автомат играл какую-то древнюю песню, хотя никто не заказывал музыку. Они пришли сюда, потому что другие пивные закрыты до десяти, а припасенная на ночь доза уже закончилась.

Они пришли выпить.

Я вошел и заказал пинту пива. От меня воняло, я зарос щетиной, на брюках пятна крови убитого старика. Официантка не глядя поставила передо мной кружку. Я ждал, что она протянет руку за платой, и, не дождавшись, положил одну из банкнот Джонни на грязную стойку. Она молча взяла деньги и бросила мне сдачу в разлитое пиво и пепел. Я слишком устал, чтобы спорить. Я дал пене осесть и поднес кружку ко рту. Выдохшееся пойло. Но я осушил треть одним глотком и бросил сдачу в автомат с сигаретами. Закурил, допил пиво и заказал еще, разглядывая соседей, в компанию которых я отлично вписался. В ход пошла третья кружка, когда разбитая голова бродяги вдруг всплыла перед глазами, а за ней видение другого лица, месива крови и мозгов. Я снял очки и потер глаза.

– На сегодня тебе хватит, – сказал голос за моей спиной.

Я обернулся и увидел инспектора Бланта во вчерашнем костюме.

– Ты меня арестовываешь?

– Нет, просто советую.

– Ты что, записался в пивную полицию? Алкопат-руль? – Я достал сигарету и закурил. – Ты не в участке со своим жирным приятелем, так что отвали и доставай кого-нибудь другого.

– Одного ареста за ночь тебе мало? – Инспектор Блант обратился к барменше: – Мэри, ему больше не наливай, понятно? – Она подняла голову и кивнула. Блант повернулся ко мне, в нетерпении подрагивая голодными рыжими усами. – Ты понадобишься, если дело дойдет до суда, а до тех пор я не хочу тебя ни видеть, ни слышать.

– Взаимно.

Барменша поставила перед ним кружку лучшего пива:

– За счет заведения, мистер Блант.

– Твое здоровье, Мэри. – Блант взял сигарету из моей пачки и прикурил от моей зажигалки. – Я бы забрал тебя для отчетности, но у нас работы по горло, не хочу лишней волокиты. – Он снял крошки табака с языка. – Дешевое дерьмо. Разберись со своими проблемами, потому что сейчас у тебя две дороги: тюрьма и морг. А теперь пошел отсюда. Это моя территория.

Я оглядел обшарпанные стены, пропойц, неудобные стулья, посмотрел на инспектора за первой кружкой пива в восемь утра и сказал худшее, что смог придумать:

– Тебе тут самое место.

* * *

Я вернулся к себе, разделся, завернул одежду в два черных пакета для мусора и выставил в коридор. Я стоял под душем, пока вода не стала холодной, и ждал, пока холод меня не обжег. Я лег на кровать и, задумавшись, уставился в потолок. Последнее время я мало думаю.

Блант прав. У меня нет выбора. Пора кое с чем разобраться. И, если я качусь в пропасть, мне нужна компания.