Берлинское кольцо
Шрифт:
— Надеюсь, вы понимаете, что не личный интерес привел меня в эту занесенную снегом деревню.
— А?! — Капитан кивнул. — Теперь ясно…
— Так, где живет эта женщина?
Ладонью капитан оттер иней со стекла и показал на далекую, почти утонувшую в снегу хату. Она вылезла из-за сугроба и как-то мечтательно, нетерпеливо дымила высокой трубой.
— Вроде там… Мне называли даже имя бабы… Не помню уже… Не то Зина, не то Зося. Впрочем, какое это имеет значение!
— Прощайте, господин капитан!
Биллик посмотрел с тоской и завистью на гостя —
— Вы исчезаете?
— Да.
— В Берлин?
— Пока в Минск.
— О, это не весело.
— Как везде сейчас.
— Согласен… Желаю успеха!
— А вам спокойной ночи… Без метели хотя бы…
10
Когда смерклось, он постучал в окно, маленькое, заиндевевшее, опорошенное снегом и еще не светившееся.
Дверь скрипнула сразу, но никто не вышел, только узкая щель обозначилась у косяка. Чей-то глаз, видимо, сквозь эту щель высматривал улицу. А возможно, так отвечали хозяева на тихий стук в окно. И он вошел уже не спрашивая.
Сени были пусты. Пахло теплом и вареной капустой. Овчиной пахло, недавно внесенной со снега и ветра, сохнувшей у печи.
И вдруг:
— Боже! — Не испуганно, а удивленно, от неожиданности.
На пороге комнаты стояла женщина, силуэт ее рисовался в проеме смутными линиями — они растворялись в кисее пара, что ринулся сверху в холодные сени. Какая она, Саид не угадал, только понял — не старая. По голосу. Он был низким и мягким.
— Боже мой! — повторила женщина уже спокойнее, но с явным огорчением и даже досадой. И отступила за порог.
Саид поклонился:
— Здравствуйте!
Она не ответила. Почему-то прижала правую руку к груди, не то защищая себя, не то прикрывая случайно отпахнувшийся ворот кофточки. Заторопилась объяснить свое удивление и огорчение:
— А я думала Вася… — И уже совсем глупо добавила: — Сын мой… С дровами должен был воротиться…
Без труда Саид уловил и смущение женщины, и тревогу, и неумелую ложь: не Васю ждала она.
— Я войду, — сказал он нерешительно. — Можно?
Все так же, стоя на пороге и заслоняя собой горницу, женщина ответила:
— Зачем? Я мужиков не принимаю.
Снова он услышал лишь испуг, теперь явный испуг и даже растерянность.
— Я войду! — повторил Саид и шагнул на женщину, заставил ее посторониться, прижать себя к косяку. И тут, в тусклом свете сумерек, еще бросавших белизну снежного поля в окна, увидел молодое лицо хозяйки. Глаза увидел большие с горящими белками.
В горнице было тепло, и он снял ушанку, расстегнул шинель.
— Зачем? — снова спросила женщина, не протестуя, а лишь упрямо повторяя запрет.
— Надо, Зоя, — добро сказал Саид, желая подчеркнуть этим свои мирные намерения.
— Меня зовут Зося…
— Я буду звать Зоя. Ведь это все равно для вас.
Она пожала плечами и затворила дверь.
— Накиньте крючок! — попросил он, продолжая стягивать с себя шинель. —
Снова испуг оцепенил ее, и она застыла у двери.
— Или вы кого-нибудь ждете?
Неуверенно она произнесла:
— Нет… никого.
— А сына Васю?
— Вася постучит, если поспеет дотемна… А больше никого.
Ее пугала и смущала настойчивость офицера. Он снял шинель и бросил ее на спинку кровати. То, что бросил, было естественно — вешалки не водились в хате, а вот почему разделся! Кто приходил за самогоном, тот не раздевался, да и дальше порога вообще не ступал. Кто намеревался скоротать вечерок у одинокой женщины, не лез нахалом, а предупреждал заранее. Что надо этому?
— Можно присесть? — спросил Саид.
Она помешкала.
— Коли вошли, садитесь… Только у меня самогону нет.
— Нет сегодня?
— Нет, — не вдумываясь в слова, ответила хозяйка. — Не водится…
— Обойдемся, — кивнул Саид. Ему действительно не нужен был самогон, просто хотел еще раз уличить хозяйку во лжи. Она лгала и делала это неумело. — Я по делу… Нужно поговорить с вами наедине и чтобы никто не помешал… Даже Вася.
— А что Вася?
— Ничего. Существует вообще Вася-то, сын ваш?
Она промолчала. Подошла к печке, ярко топившейся и бросавшей сноп желто-красных отблесков на белый некрашеный пол, и взяла с приступка коптилку — маленький пузырек не то с керосином, не то с маслом.
— Я засветлю, — сказала Зося. Лучинкой перенесла огонь из печки на коптилку, подожгла тонкий тряпичный фитилек. Руки у нее тряслись как у старухи, и лучинка плясала, и пузырек качался. Гость явно беспокоил хозяйку. И это удивляло Саида: не один раз, надо полагать, к ней заглядывали солдаты и офицеры в форме СС, привыкнуть должна была к ним, к этой кокарде с белым черепом и перекрещенными костями. Правда, легионеры дали понять Саиду, когда он расспрашивал их о хозяйке крайней хаты, что сидит эта баба неспроста в деревне — кроме солдат батальона наведываются к ней будто бы и партизаны. Никто не видел, но подозрение есть, а, как говорят, дыма без огня не бывает, существует, видно, тропка от леса до ее домика.
Зося прошла к окну и поставила коптилку на подоконник. Кажется, отсюда шире освещалась комната, пламя, боясь морозного дыхания окна, гнулось и свет метался по потолку и стенам.
— Мне свет не нужен, — заметил Саид. Она, опустив пузырек, все еще стояла около окна и испуганно глядела на гостя. До того испуганно, что страх, даже в полусвете, ясно угадывался на ее лице. Как неловко ведет игру, подумал Саид, из рук вон плохо. Неужели не могли подыскать для такой ответственной роли кого-нибудь посмышленнее, смелее? Он поднялся со скамейки и тоже подошел к окну. Зося подумала, что гость тронет ее или хотя бы попытается тронуть и инстинктивно сплела руки на груди, прижалась к стене. Гость не тронул. Глянул в окно, за которым уже ничего не было, кроме темноты и метельной пыли, ударявшейся о стекло. Взял коптилку и переставил в угол, на шкаф, в глухое место.