Бермудский Треугольник
Шрифт:
Поскотин с искренней завистью посмотрел на него.
— И не надо… не надо мне завидовать, — словно прочтя его мысли, продолжил сосед. — Время ты, конечно, упустил, но ничего, пойдёшь к нам в ОРС. Начнёшь с учётчика, потом дорастешь до товароведа, а там, глядишь, и женщины к тебе потянутся! Пойми, друг, нынче им всякие там учёные ни к чему. Будешь при деньгах — любая замуж пойдёт. Да, кстати, сколько ты сейчас получаешь? Рублей сто двадцать?
— Больше. Сто тридцать пять и премиальные.
— Не густо… Даже для холостяка… Коммунист?
— Кто, я? Да нет, не берут таких…
— Верно, интеллигенции дорога в партию заказана. Но, пойми,
— Угу.
— Тогда запиши мой телефон.
— Спасибо, не надо, я его знаю!
Герман до боли прикусил язык, ощущая кислый вкус провала, но его сосед даже ухом не повёл. Растроганный собственным благородством, Михаил ни мало не отреагировал на ошибку нового друга и даже снисходительно потряс его за плечо.
— Ну, всё, я должен идти, — решительно заявил он, встав из-за стола, — сегодня по «ящику» игра «Спартака» и «ЦСКА». Пропускать никак нельзя, да и пиво в холодильнике дожидается. Если хочешь, можешь составить компанию.
— Спасибо, я бы с удовольствием, да мне ещё в библиотеку.
— Брось, пустое это дело! Расслабься, книжки — не пиво, от времени не портятся. Да что я тебя уговариваю! Поступай, как хочешь. А пока посиди ещё часок с девочками!.. Эй, Ольга, пригляди тут за моим новым другом, обласкай, как можешь. Совсем человек потерялся.
Растроганный Герман пошёл провожать благодетеля, на ходу строя планы карьерного роста на заводе. И лишь закрыв за ним дверь, он позволил себе выйти из роли.
Возвращаясь к друзьям, он вдруг подумал, — какие адовы муки испытывают артисты, каждый день перевоплощаясь в разных героев. «Не всякий разведчик способен на это», — размышлял он, направляясь на кухню и доставая на ходу сигареты. Подобно артисту ему захотелось уйти на антракт и перевести дух. На кухне было темно. Ароматы окурков в соусе «Бешамель» забивали запах потравы для тараканов и, сливаясь с морозным воздухом, льющимся из открытой форточки, рождали ощущение домашнего уюта. На полу в окружении куриных костей пировал хозяйский кот, вспыхивая жёлтыми огоньками глаз, отражающих свет от мозаики окон соседнего дома. От первой затяжки болгарская сигарета с лёгким потрескиванием вспыхнула искрами, пахну?ла ароматом сорных трав, и через минуту принесла успокоение душе уставшего «артиста».
Слияние миров
Герман ощущал, что, если вовремя не остановить своё вторжение в чужой мир, это обернётся неизбежным слиянием с ним. «Пора уходить!» — подумал он, затягиваясь фильтром. На его надсадный кашель в кухню вошла Ольга. Представитель чужого мира выждала, пока он справится с дыханием и вытрет слёзы, после чего впилась в него глазами и неожиданно напала:
— Кто тебя просил лезть в мою семью?! Зачем ты втирался в доверие к мужу?!
Поскотин безмолвствовал, с интересом, будто впервые, разглядывая агрессивную женщину.
— Что молчишь?! Чего ты добиваешься?!
— Ничего, — спокойно ответил молодой человек, доставая вторую сигарету.
Ему, наконец, удалось обрести чувство безразличия ко всему, что в данный момент его окружало. Он с лёгкой улыбкой посмотрел на Ольгу, потом погладил кота, который, подняв хвост и трясясь всем телом, тёрся о его ногу.
— Герман!!!
— Да?
— Это ты?.. Я опять тебя не чувствую…
— Я…
Ольга вдруг сникла, опустила
— Не уходи… Слышишь?
Герман молчал. Новый мир, круша барьер напускного безразличия, уже вторгался в его собственный. Он судорожно ловил сладковатый аромат её волос, чуть терпкий, подправленный духами запах взволнованного тела и вдруг начал понимать, что отныне всё это может принадлежать ему!
— Хорошо, — с трудом отстраняясь от собственных мыслей, произнёс он, — я останусь… Пойдём дружить дальше… Хотя в дружбу мужчин и женщин я не верю. Это заразная болезнь, а не дружба.
— Согласна… Будем считать, что мы прихворнули. Пройдёт. Всё проходит… болезнь тоже!
Последние слова она произнесла, приблизив своё лицо к нему, так что молодой человек ощутил её дыхание, от которого его ещё недавно трезвый рассудок начал увядать. Ольга внезапно отстранилась, последний раз коснулась пальцами его руки и ушла в комнату, в которой Ерофей в окружении поклонниц настраивал гитару.
«Ботиночки дырявые, от сырости дрожу и пальцами корявыми узоры вывожу!» — зашёлся личный бард Альбины.
— Ой, Клячкин! — завопила забытая всеми Наталья, — я его обожаю!
Герман, опасаясь второго пришествия этого примитивного создания, поспешил присоединиться к клубу самодеятельной песни. Он никогда не любил бардов, ещё в институте сторонился массовых туристических слётов, на которых прыщавые очкарики со своими неряшливыми подружками, взявшись за руки, камлали у костра под дребезжание разбитых гитар. Многочисленные фанаты самодеятельной песни казались ему сектой неудачников, поклонявшихся какому-то плешивому богу тоски и уныния. Их объединяло отсутствие юмора и непоколебимая вера в торжество добродетели.
— Какая забавная песня, не правда ли? — обратилась к нему жена Ерофея.
— Я в бардах ничего не понимаю, — сознался Герман. — Я, если так можно выразиться, испорчен классической музыкой.
— Боже, как я вас понимаю! — воскликнула Альбина. — Вы себе не представляете, я, как дурочка, два года упражнялась на рояле!
— А я, целых десять — на скрипке.
— Что вы мне говорите?! Не может быть! Ерофеюшка, солнышко моё, а ну, быстро оставь гитарочку и послушай сюда! Ты не поверишь! Наш друг играет на скрипке! Надюша, голубушка, у нас не найдётся какой-нибудь скрипочки?!
— Не надо никакой самодеятельности! — решительно возразил Поскотин, опасаясь, что в доме воспитателя детского сада может отыскаться какая-нибудь «завалящая скрипочка». — Давайте лучше танцевать!
«Белый танец! Белый танец!» — развила его идею несчастная Натали? в последней надежде обрести благосклонность мужчин. Она даже побежала выключать верхний свет, но этот опрометчивый шаг стоил ей потери партнёра. В наступившей полутьме наперерез хрупкой девушке выдвинулась Альбина. Она по-хозяйски прильнула к Поскотину и, забросив ему на плечи свои тяжёлые руки, повела бёдрами. Вихляя ими с педантичностью метронома, женщина поволокла упирающегося майора в темноту комнаты. Проплывая мимо вяло переступающих на одном месте Ольги и Ерофея, Герман отчаянно строил гримасы, подавая сигналы бедствия. Встречные пары отвечали улыбками сочувствия, как это обычно делают прохожие, глядя на упирающегося ребёнка, которого мама пытается затащить в магазин готового платья. Альбина, угрожающе потея, быстро добилась от своего партнёра покорности. Он даже согласился на предложение встретить Новый Год в её квартире, куда расчётливая женщина уже позвала Ольгу.