Берзарин
Шрифт:
Командир полка объяснил нам, работникам штаба, что наш 899-й стрелковый полк действует во втором эшелоне дивизии (в первом — 902-й стрелковый полк). Дивизия, в свою очередь, находится во втором эшелоне корпуса. Оборона врага глубоко эшелонирована, ее глубина — 18–20 километров.
Времени у нас — в обрез. Надо как можно быстрее разработать всю боевую документацию в соответствии с замыслом комдива и решением командира полка. Замысел и решение претворили в схемы, таблицы, распоряжения и приказы, довели их до командиров всех степеней, потом мы разошлись по окопам. Я оказался в роте автоматчиков
Но в блиндаже Михеева настроение у бойцов прекрасное. У самого Михеева имелась гитара, и он знал в ней толк. Потому что на «гражданке» в Ленинграде он был учителем танцев. И были здесь, кроме него, таланты. Один из них и напевал блатную песенку «Здравствуй, моя Мурка…». Шлягер исполнялся в шутливо-надрывном стиле. Побывал я и у батарейцев. Батарея славилась тем, что у них один наводчик до войны работал в мастерской, изготовлявшей головные уборы. Он мне подарил отличную шапку-кубанку. Она мне понравилась, и я с удовольствием водрузил ее на свою голову. Теплая, удобная.
Вернулся я на свое место на командном пункте за полночь. Забрался в отведенное мне место в укрытии и лег спать.
В четыре утра батальоны поднялись по сигналу «Тревога!». Людей накормили завтраком, выдали на сутки сухой паек. Стрелков снабдили патронами и гранатами. Эта деловая суета продолжалась до шести утра. По окопам пробежал полковой почтальон, солдат Фесенко, раздавая листочки с воззванием военного совета 1-го Белорусского фронта. Достался такой листочек и мне. Приведу цитаты из этого волнующего документа, адресованного бойцам, сержантам, офицерам и генералам войск:
«Боевые друзья! Настал великий час! Пришло время нанести врагу последний сокрушающий удар и осуществить историческую задачу, поставленную Родиной, — добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя победы…» Горячие строки воззвания зовут к подвигу, волнуют. Да, настала пора сполна рассчитаться с захватчиками. Мы видели муки и горе, причиненные нашему народу оккупантами. Мы видели пепелища на месте наших городов и сел, помним о наших людях, загубленных фашистами. Теперь, наконец, мы сведем счеты с врагом. Военный совет напоминал нам о пройденном боевом пути:
«Мы идем в Германию после Сталинграда и Украины, после Белоруссии, через пепел наших городов и сел. Горе государству мракобесов! Ничто теперь не остановит нас!» Военный совет напоминал, что пришло время освободить из немецкой неволи наших людей, угнанных на каторгу фашистскими поработителями. Этим людям угрожает смертельная опасность. И чем быстрее мы будем в Германии, тем больше их будет спасено. Одновременно мы поможем полякам, чехам и другим угнетенным народам Европы сбросить цепи рабства. В предстоящих боях мы до конца выполним нашу роль воинов-освободителей.
«…Нам не впервые бить врага. Войска нашего фронта били его смертным боем под Сталинградом и под
«Мы сильнее врага, — такими словами военный совет заканчивал свое воззвание. — Наши пушки, самолеты и танки лучше немецких, и у нас их теперь больше, чем у врага. Эту первоклассную технику дал нам наш народ, который не жалеет сил и труда для нашей победы.
Мы сильнее врага, так как бьемся за правое дело, против рабства и угнетения. Нас вдохновляет на подвиг партия Ленина — Сталина — партия победы.
В победный и решительный бой, славные богатыри!
Ратными подвигами возвеличим славу наших боевых знамен, славу Красной Армии!»
Гроза грянула в 9.00. Началась доселе невиданная артиллерийская подготовка, а точнее — артиллерийское наступление на плацдарме. Участвовали тысячи орудий разных калибров. Различались залпы артиллерии РГК. Такая обработка вражеских позиций длилась три часа. Выше уже сказано о большой глубине вражеской обороны, в ней, как это и положено, существовали промежуточные и отсечные рубежи. Артогнем надо было все эти инженерные сооружения разрушить. Происходило то, чему я был свидетелем 19 ноября 1942 года, в сражении под Сталинградом. Налицо был неотразимый по своей разрушительной мощи вал огня и стали. То, что артиллерия работала три часа, было своеобразной заботой о человеке. Артогонь вместо штыка — такое практиковалось нечасто. До этого пишущая братия нахваливала штык. Но сам-то «певец штыка» мог бы лично броситься в штыковую атаку? «Пуля-дура, штык — молодец!» — пусть это останется красивой фразой екатерининского генералиссимуса.
На КП нам трудно было разговаривать между собой, мешал ужасный грохот — неподалеку в овражке стояла гаубица, которая неустанно обрабатывала свои цели. И еще донимала «катюша». Но она неподалеку проревела всего пяток раз.
В 12.00 наши стрелковые батальоны, получив команду «Вперед!», поднялись и, стреляя на ходу, двинулись к вражеским позициям.
На нашем участке немцы, узнав о прорывах на флангах, стали с боем отходить, избегая контакта с наступающей пехотой. Вступали в бой только подразделения прикрытия.
Все пришло в движение. Вокруг нас простиралась чуть-чуть всхолмленная равнина, поросшая елочками и сосняком. Ночью в воздухе кружились снежинки, а сейчас воздух был чист, стоял легкий морозец, градусов до пяти. Подразделения сначала двигались по пространству врассыпную, но некоторые из них постепенно стали сворачиваться в колонны и выходить на проселки и к грейдеру, в направлении селения Нова Гура.
У меня была верховая лошадь, я сначала передвигался верхом по дороге вместе с пушками, обозами, санитарной ротой, потом отдал коня связному, а сам пошел пешком.