Бес шума и пыли
Шрифт:
Я знаю это заклинание — одно из самых простейших, но и самых эффективных. Сейчас в ясном и безоблачном небе прогремит гром, и несчастного Гаврилу разорвет на тысячу кусков…
— Не надо! — закричал я.
Но было поздно. Закончив заклинание традиционным хлопком в ладоши, бес выпрямился и задрал голову, намереваясь не пропустить ни секунды ожидаемого зрелища.
Коротко пророкотал гром. Гаврила вскрикнул…
Я зажмурился, мысленно проклиная кровожадного коллегу, а когда открыл глаза, удивился так, как никогда еще за все годы своей трудовой деятельности: Гаврила преспокойно сидел на толстой ветке! Ни одного
— Опять не сработало! — ахнул Филимон. — Ну я тебе сейчас…
Он забормотал новое заклинание. Гаврила недоуменно трубил хоботом.
Я ничего не понимал и вмешиваться не спешил. Во-первых, трогать рассвирепевшего беса не рекомендуется никому; во-вторых, если не сработали два простейших заклинания подряд, то шансов на то, что не сработает и третье, как бы кому ни хотелось, практически не было…
Филимон, обезумев от ярости, бомбардировал Гаврилу новыми и новыми заклинаниями. Небо над полянкой заволокло сиреневыми тучами; воздух, пропитанный магической энергией, потрескивал крохотными белыми искорками.
Бах! — Хобот, исчез с лица Гаврилы, зато дуб, на котором он сидел, вдруг буйно расцвел оранжевыми гладиолусами.
Бах! — Гладиолусы осыпались на землю, уступив место виноградной лозе, обильно плодоносящей почему-то гигантскими арбузами.
Бах! — Лоза, вспыхнув, мгновенно истлела; арбузы взорвались красными гранатами — все, кроме одного, который превратился в лысую человеческую голову.
— Мама! — крикнула голова, распухая в полосатый резиновый мяч.
Бах! — Пошел снег вперемешку с дождем и крупинками конфетти.
Бах! — Сам Филимон покрылся вдруг перьями, и вместо проклятий из его рта раздалось гортанное карканье.
Гаврила поначалу визжал от страха, но, увидев, что ничего ужасного ему явно не грозит, принялся откровенно веселиться, тыча пальцем в преобразившегося беса. Я же — хотя мне всё уже было ясно — решил ради эксперимента попробовать какое-нибудь простенькое заклинание… Ну, к примеру, разжечь костер.
Как Филимон раньше, дунул на уголья кострища. Ничего не произошло. Только где-то далеко в небе ухнуло что-то и затрещало.
Филимон оглянулся на меня, тоскливо каркнул и обессиленно опустился на землю.
— Адик! — позвал Гаврила. — Как ты думаешь, мне уже можно спускаться? Ты-то на меня не сердишься? Я ведь как лучше хотел, правда!
Я оглянулся. Неподалеку валялась толстая суковатая ветка, которую очень удобно будет использовать как дубину. Хорошая получится дубина, увесистая… Я бес незлобивый, на куски Гаврилу разрывать не стану, но поучить его, вложить, так сказать, мозги через одно место просто нужно! Надо же такое придумать — прыснуть святой водички в зелье!.. Как я теперь вернусь из этого временно-пространственного периода обратно? Единственный бес, который может отправить меня, лишен теперь своей магической силы: дым костра, отравленного святой водой, перемешал в наших мозгах — моих и Филимона — извилины, ответственные за осуществление заклинаний. Это точно!.. А сам Гаврила помешался форменным образом на любви к Оксане и уж конечно не пожелает отпустить меня,
— Спускайся! — ласково предложил я. — Конечно, спускайся…
Филимон сначала протестующее каркнул, но, заметив, что я тянусь к дубине, замолчал. Однако и от взгляда Гаврилы мои намерения не ускользнули.
— Адик! — встревожился он. — Ты это… не дури… Я ведь святую воду не Всю израсходовал… Если что, могу и плескануть! Вряд ли тебе это понравится!
Мне это вполне определенно не понравится… Как, впрочем, и Филимону — заслышав о святой воде, он зашипел и стал отползать подальше к краю полянки.
— Спускаюсь! — заявил Гаврила. — Если что — склянка у меня наготове!
И чем я мог ему возразить?! Вот так моя миролюбивая натура и загнала меня самого в угол! Был бы потверже, никогда не допустил бы, чтобы обыкновенный человек, детина неразумный, фактически захватил меня в рабство! Без его помощи как перенестись домой? Пусть и плохо там, а всё же родина…
Зажав склянку в зубах, Гаврила сполз вниз по стволу и стал на ноги.
— Бу-бу… — сказал, он не вынимая емкости изо рта.
Признаться, не смог совладать с искушением. А как же? Господин Крылов Иван Андреевич народиться не успел, следовательно, в этом временно-пространственном периоде историю о сыре, глупой птице и чертовски хитрой лисе никто еще не знает…
— Что-что? — переспросил я.
— Привет, — повторил детина, роняя склянку на траву.
С душераздирающим воем Филимон кинулся вперед. Я подхватил дубину, сделал шаг по направлению к Гавриле и… остановился. Ровно секунду во мне боролись две стихии: бесовская натура жаждала мести и крови, а мягкость моя будто шептала: «Да ладно тебе! Ему сейчас и от Филимона порядочно достанется…»
После секундного колебания я всё-таки решил — пара лишних синяков такому верзиле не повредит! — но всё уже было кончено.
Филимон, хоть и старался изо всех сил, не успел доскакать до Гаврилы сантиметров примерно двадцать. Отрок с удивительным для его габаритов проворством сиганул в сторону, не забыв схватить и метнуть в противника склянку со святой водой.
Склянка разбилась о правый рог беса. Мгновенно окутавшись черным дымом, обожженный с головы до ног Филимон истошно завизжал и, теряя по дороге перья, ринулся прочь…
Клянусь лавой преисподней, меня чуть не стошнило! Первый раз видел святую воду в действии — раньше лишь много раз слышал страшные рассказы об этом чудовищном препарате… Говорят, бес, получивший порцию такой «водички», долгое время валяется в горячечном бреду, ничего не соображает, связно изъясняться может дня через три, а ходить — через неделю, и то — только под себя… В особо тяжелых случаях и летальный исход не исключен — достаточно вспомнить того же несчастного Франциска…
— Он первый начал! — крикнул Гаврила, пятясь от меня с поднятой дубиной в руках. — Я же защищался!
«С другой стороны, — подумал я, — заклятие, которое Филимон сам на себя наложил, теперь снимется само собой…»
И правда — в ту же минуту откуда-то из лесной чащи донеслось протяжное:
— Ка-а-ар! Поймаю — убью!!! Начальству пожалуюсь! Флинта натравлю!
Оклемался, значит, Филимон, язык обрел. Гаврила стукнулся спиной о ствол дуба. Дальше пятиться ему было некуда.
— Ну? — осведомился я, поигрывая дубиной. — Что делать будем дальше?