Бес шума и пыли
Шрифт:
Сын воеводы ничего на это не ответил. Не отрываясь, он смотрел на корягу в моих руках.
— Ежели ты меня, батюшка, убьешь, — проговорил он, — то я тебя назад отправить не смогу…
Дотумкал, сукин сын!.. Наши разговоры с Филимоном, наверное, подслушал… Может, именно поэтому и распоясался… Беса святой водой окатил! Меня сейчас шантажирует!.. Хитер, гад! А с виду такой себе простоватый…
— Убивать тебя и не собираюсь, — сообщил я.
— А что собираешься? — обеспокоился Гаврила.
— Поучить маленько. Как вот папаша твой давеча… Снимай
Детина поджал губы. Затем повернулся и рывком сдернул с себя портки, приняв соответствующую позу.
— Бей! — прогудел он. — Всё, что хочешь, делай — только помоги Оксану заполучить!
Я ударил один раз по массивной заднице. Просто так, для интереса: думал, что Гаврила немедленно заверещит и, путаясь в портках, кинется спасаться в чащу, громогласно прося прощения… Ничуть не бывало! Он лишь застонал через прикушенную губу, и я, конечно, опустил дубинку. Ну не изверг!.. Не могу просто так человека мордовать (хотя для этого способа наказания слово «мордовать» не очень-то подходит!). Вот Филимон — тот воспользовался бы ситуацией, ух как бы воспользовался!..
— Ладно, — сказал я, — одевайся… Хватит с тебя. Пойдем отсюда… Но запомни на будущее — больше никакой самодеятельности! Во всём слушайся меня, и только меня! Если еще что-нибудь подобное выкинешь, завоевывать Оксану будешь сам. Понятно?
— Ферштейн! — расцвел Гаврила.
Он быстро натянул портки и, завязывая поддерживающий шнурок, поинтересовался:
— А что дальше делать-то будем? Куда пойдем? Что делать? Ясно что: Оксану приваживать! По возможности, сторонясь опасного богатыря Георгия. Для меня это — единственный выход из данного временно-пространственного периода. Потерявший магическую силу Филимон вряд ли сможет теперь чем-то помочь — в смысле отправки в родную контору…
Куда пойдем — вот это действительно вопрос! К Заманихе возвращаться не стоит: вряд ли она простит Гавриле предательский плевок, лишивший ее чувств. Да и меня она, кажется, не очень жалует… На людях нам показываться опасно… Где бы найти такое место— спокойное и безлюдное? Чтобы еще и комфорт присутствовал — хотя бы относительный… Устал я, надо бы силы восстановить для дальнейшей деятельности.
Ага, придумал!
— Веди к мельнику! — скомандовал я.
— К Феде? — удивился Гаврила. — А зачем?
— Отдохнем у него, — пояснил я. — С мыслями и с силами соберемся… Или ты к Заманихе хочешь?
Воеводин сын отрицательно помотал головой.
— Или к папаше своему за очередной порцией отцовской любви?
— Не-эт.
— Ну так веди!
— Это… — заколебался Гаврила. — У него же…
— Р-разговорчики! — отрезал я. — Место там тихое, безлюдное и безопасное… Где еще, как не у мельника, живущего по традиции на отшибе и пользующегося у местного населения дурной славой, отдохнуть можно?.. Делай, что говорю, и точка!
— Как скажешь… — вздохнул Гаврила и зашагал через полянку.
* * *
— …Выходи, гад! — орали опричники, суетясь вокруг мельницы. — Выходи, не то дверь сломаем!
— А ты утверждал,
— Это не я говорил, а ты! — обиделся Гаврила. — Я, между прочим, пытался отсоветовать, но ты меня и слушать не хотел!
— После всего, что ты натворил, уж лучше не огрызайся! — парировал я.
Парировать-то парировал, и что с того? Здесь, в глуши, на лесной опушке, у мельницы, склонившейся к небыстрой речке, казалось бы, вообще никого не должно было быть. Ан, нет — опричники, изображая из себя донкихотов, штурмуют дверь мельницы, орут и размахивают саблями!.. И нам с Гаврилой остается только прятаться в тени деревьев…
— Здесь, конечно, тихо всегда… — проговорил еще воеводин сын. — Но ежели в округе волнение, а виновных найти сложно, опричники сюда и тянутся… Мельника наказывают.
— За что? — удивился я.
— Как за что? — в свою очередь удивился Гаврила. — Мельник же! Если мельник, значит, с нечистой силой знается! Испокон веку так… Вот я — нашумел у вдовы и смылся. Опричникам меня не достать, да и батюшка мой наверняка сунул им сколько-нибудь, чтобы не очень искали. А наказать-то кого-нибудь примерно надо! Федю и накажут.
— Здорово, — покрутил я головой. — Прикольные у вас обычаи. Один на всех козел отпущения…
— Он, кстати, точно козел! — оживился Гаврила. — Мужики зерно привезут на помол, а он сверх меры себе отсыплет и так отговаривается, что ничем его не проймешь! Говорят, не только с нечистой силой знается, а еще и с разбойниками, лихими людьми. Они награбленное добро ему везут, а он скупает… И еще говорят… — понизив голос, детина приблизил свои губы к моему уху, — …что к нему церковные воры заходят! Которые церкви святые обворовывают! Вот уж сволочи — почище бесов! Извини, Адик… Нехристи, отступники!
— И что же ему будет? — поинтересовался я. — За твои подвиги жизнью расплатится?
— Федя-то? Не-э-эт! Что же, по-твоему, после каждого безобразия нового мельника заводить? Накладно!.. Плетей с полсотни влепят ему и отпустят. До следующего раза.
— Понятно, — сказал я.
— Открывай, гадина! — бесились опричники, колотя ногами, кулаками, рукоятями сабель в закрытую дверь. — Открывай, знаем, что ты здесь!
Надо было решать, что делать… Разогнать опричников к едрене фене, освободить мельника и отдыхать, набираться сил? Не выйдет: опричники подкрепление подтянут и снова за свое примутся… Разве напугать их посильнее?
— Ломаем дверь! — объявил кто-то из нападавших.
Удары зазвучали громче.
— Выручать надо Федю, — прошептал Гаврила.
— Надо… Впрочем, зачем? Его утащат, и мельница на какое-то время поступит в наше полное распоряжение: отдыхай не хочу!
— Дак это… — замялся Гаврила. — Без мельника на мельнице лучше не показываться… Мельница — нехорошее место. Нечистая сила…
Я хмыкнул.
— Разбойники, лихие люди захаживают, — продолжил детина. — И вообще… Спокойнее будет с Федей договориться. Мы ведь не первый раз его спасаем…