Бес смертный
Шрифт:
– А почему так темно? – спросил я, глядя в окно машины.
– Что? – встрепенулся Витя.
– Темно, говорю.
– Так скоро ночь, вот и темно.
– Ночь? – удивился я.
– Счет времени потерял? – спросил меня куратор.
– Ну, не так уж чтобы очень, – сказал я. – Просто… работы много навалилось.
– Будет еще больше.
С одной стороны, это было приятно; я подумал о своей бухгалтерии: чем больше будет работы, тем больше я смогу накрутить себе деньжат. А с другой – работать я в принципе не любил. Еще Марк Твен сказал, что человек, в сущности, для работы не приспособлен. Он
– Выходим. – Куратор тронул меня за плечо.
Витя замыкал нашу маленькую процессию. В «Бедных людях» работал фейс-контроль, и охранник мог запросто не пустить посетителя внутрь, если тот ему просто-напросто не понравился.
Мы охраннику понравились. Даже Витя, кажется, ему приглянулся. Когда наш шофер проходил мимо горы мяса в толстом пиджаке, та хрюкнула и засопела, словно унюхала после долгого скитания по пустыне представителя своего вида, с которым можно перекинуться хрюком-другим, почесать друг другу спины и, весело переглядываясь, покопаться рыльцами в земле, разыскивая съедобных червячков и паучков.
Мы прошли по узкому коридору, темному настолько, что мне хотелось взяться за плечо идущего впереди Карла Фридриховича. Коридор дышал звуками: за стенами шуршали бумаги в кабинетах администрации, сухо потрескивали пересчитываемые купюры крупного достоинства – другими здесь не расплачивались, – сзади шаркали тяжелые подошвы охранников, кто-то тихо рыгал, в туалете журчала вода, впереди дробился и отскакивал от стен и пола звон посуды, покрываемый длинными нотами двух виолончелей.
– Пойдемте в конец, – сказал Карл Фридрихович, когда мы достигли зала.
Пожелание куратора показалось мне неприличным по форме, но я не стал его комментировать.
Я не натыкался на беспорядочно разбросанные по залу столики только потому, что слышал прямо перед собой то плеск наливаемой в рюмку водки, то тяжелое дыхание самки, возбужденной респектабельностью кавалера.
– Вот наш стол, – сказал куратор.
Сурово сказал, давая понять, что мы не развлекаться сюда закатились. Не «столик» – игриво, по-купечески. Котлетки киевские два раза, шампанское на тот столик… Даже близко этого не было. А было – вот это стол! На нем едят. Потом сидят…
Со стороны туалета к столу подошел молодой человек, лицо его в полумраке было не разглядеть, но по шуршанию пиджака и тихому шмыганью я опознал модного парня Сухорукова. Он мне отчего-то сразу не понравился, хотя стиляжную музыку я всегда любил. Хоть Билл Хейли, хоть «Дюран Дюран» – все мне нравилось, все, что тормошило обывателя и заставляло его на улице пучить глаза при встрече с модным парнем или девушкой.
Сухоруков же был модным – что называется, и вашим и нашим. Вроде стильно одет, а в то же время органично смотрелся бы и в офисе «Радости», к примеру, и в конторе какого-нибудь завода.
Этакий молодой менеджер, как бы без царя в голове, а на самом деле сослуживцы и начальство знают – с царем, еще с каким царем. Еще всех начальников подсидит и коллег превратит в подчиненных, раболепствующих перед новым прогрессивным руководителем. Потом дома, сидя на кухне и блаженно вдыхая запах жениного дешевого, из мороженого мяса сваренного борща, они будут вспоминать, как когда-то пьянствовали вместе с суровым начальством
– Всем привет! – закричал Сухоруков громче, чем следовало бы, выдавая отсутствие привычки к посещению дорогих ночных заведений.
– Нам по полной, – сказал Карл Фридрихович в ответ на крик модника.
В первый момент я ответа не понял, но секунду спустя за моей спиной послышалось утробное «угу» и шарканье тонких подошв по зеркальному полу. Куратор, очевидно, скомандовал каким-то внутренним, принятым здесь кодом невидимому в темноте официанту, а официанты, в своих черных трико, действительно терялись в клубах дыма, и над столиками мелькали только кисти их рук в белых перчатках. Такая униформа тут была, имени Марселя Марсо.
– Я заранее занял! – снова крикнул Сухоруков, но Витя, оказавшийся рядом с модником, ласково опустил ему на плечо свою короткую ухватистую руку.
Сухоруков, подчиняясь движению руки, не замедлив его ни на миг, опустился на стул. Перед ним на столе стояла крошечная чашечка с темной на дне жидкостью. Кофе, скорее всего. Или что тут подают? Цикуту?
Эту манеру я знал. На последние деньги покупается пачка подпольно изготовленных сигарет дорогой марки, чистятся единственные ботинки, и – пешком, чтобы сэкономить на транспорте, в дорогой кабак, где назначена встреча с нужными людьми. А уже на месте – кофе или сок. То есть то, что по карману.
Карл Фридрихович молча сел напротив скисшего, но старающегося не показывать этого Сухорукова. Витя покрутился за спиной притихшего паренька, глянул на шефа и вперевалочку отправился к стойке бара.
– Присаживайся, – пригласил меня куратор.
Шарканье, шепот и тупое звяканье столовых приборов растворились в деревянном скрежете двух виолончелей. Я уселся за стол, положив ногу на ногу, и посмотрел в сторону источника шума.
Низенькую эстраду заливал синий свет голливудских фильмов ужасов. Две голые барышни сидели на низеньких табуретах, расставив ноги и прислонив к промежностям выпуклые корпуса виолончелей. Они синхронно размахивали правыми руками, широко отводя в сторону толстые смычки и резко втыкая их в клубы дыма, ползущие по сцене. Смычки скрежетали, скользя по веревкам струн, а барышни весьма эротично пробегали пальчиками по широким черным грифам своих инструментов.
Очень тонко. Ни в коем случае не порнография – порнография запрещена строжайшим образом, наказание за порнографию почти как за убийство. А эротика в приличном месте – пожалуйста. За хорошую плату. За деньги, которые обычный пролетарий, самый опасный элемент общества, потенциальный криминал, никогда в жизни не выложит за то, чтобы посмотреть на голую бабу.
Порнографические журналы у нас не издаются – в том числе и подпольно. Слишком велик риск получить пожизненное. Компьютеров у обывателей нет и быть не может – за компьютерами следят еще строже, чем за оружием и музыкальными инструментами. Не говоря уже о кистях, красках, холстах, грунтовке и всяких там шпателях. Кисти, краски и все остальные аксессуары для рисования можно купить в специальном магазине – по предъявлении диплома Академии художеств. Так же как и музыкальные инструменты продаются только выпускникам Консерватории…