Бес специального назначения
Шрифт:
— Делу партии? — смягчился воевода. — Когда же ты, болезный, затаился посреди нас?
— Больно уж хлипкий, — высказался старый ратник, — на такого-то и наступишь — не заметишь, а уж посреди лютой сечи вовсе не виден… Давно, видать, затаился. И зачем он нам нужен?
— Не гоните, дяденьки! — зарыдал парнишка, да так жалобно, что у меня в носу защипало. — Пропаду я один. Сирота ведь. Пусть я буду сын дружины, а?
— Я не нянька, чтобы малолетних пестовать, — снова нахмурился воевода.
— И коняка у меня своя есть, — отметил парнишка. —
Он шагнул в сторону и похлопал по тощим бокам куцехвостую клячу, выглядевшую не менее жалко, чем ее хозяин.
— Коняка… — зашумели ратники, — кинжальчик… Пущай малый остается!
— Ну, ежели со своей конякой… — дрогнул было голосом длиннобородый, но вдруг встрепенулся:
— Друже! Ежели отрок со своей конякой, то где же тогда моя?!
Отрок слышно крякнул и шлепнул себя кулаком по лбу. Мгновенно кольнувшее предчувствие того, что сейчас случится нечто из ряда вон выходящее, меня не обмануло.
— Молчал бы про коняку, дурак, — вдруг басом проговорила кляча. — Все дело испортил, недомерок!
Воины замерли в ужасе.
— Колдовство! — прохрипел воевода, выдирая из рук ближайшего воина здоровенную булаву. — Скотина говорящая!
— Сам ты скотина! — бодро отбрехалась кляча. «У меня бред начинается, — с облегчением подумал я. — От перевозбуждения и побоев. Теперь можно и забыться в горячечном сне… »
— Бей колдунов! — рыкнул воевода. — Цеди кровь поганую! За Родину! За Штирлица!
— За Штирлица… — не совсем уверенно откликнулись ратники.
— Сейчас я их одним молодецким ударом!.. — решил личным примером поднять боевой дух войска воевода и размахнулся булавой, целя в морду клячи.
Никакого молодецкого удара не получилось: во-первых, кляча, проворно вскинув костлявые ноги, отпрыгнула в сторону, а во-вторых, булава в руках длиннобородого превратилась в отвратительного жирного змееподобного червяка с неожиданно крупной и зубастой головой.
— Мама! — заорал воевода, отбиваясь ослабевшими от испуга руками от червяка, щелкающего зубами в непосредственной близости от воеводиного носа.
Отрок в кольчуге разбежался, сшиб с ног ударом головы в живот ближайшего ратника и, схватив его за ноги, закрутился в убийственном вихре. Кое-кто, правда, пытался сопротивляться, но кляча оглушительно проигогокала какое-то ужасное лошадиное ругательство — и кони дружинников, мигом взбесившись, встали на дыбы, круша копытами несчастных своих хозяев. Червеобразная змеюка, то и дело пружиной взвивавшаяся над свалкой, угрожающе шипела и клацала акульими клыками, норовя отхватить кому-нибудь голову. Почему-то в рядах красных партизан не оказалось давешнего богатыря Микулы. Если бы он включился в бой, то, возможно, завершилось бы все совсем по-другому. А так…
В общем, лишиться чувств я не успел. Очень быстро все закончилось. Перепуганные кони разбежались, ратники — кто еще мог более-менее сносно передвигаться — поспешно ретировались в туман.
— Будете знать, как у честных цвергов воровать
Воевода с наполовину отгрызенной бородой, стеная, отполз к болотным кочкам и попытался скрыться в зарослях камыша. На полянке остались несколько тел разной степени помятости, брошенная впопыхах амуниция и, конечно, утомившиеся, но гордые победители.
— Устал как собака, — констатировала кляча, шлепнувшись на задницу и утираясь правым копытом.
— Ага, — поддакнул отрок.
Он ладонями мазнул по лицу, будто смахивая пыль, и — я удивленно моргнул — стер с себя лицо, как стирают театральный грим. Не малолетний парнишка стоял теперь передо мной, а древний старикан, лысый и беззубый, с лицом очень темным, почти черным, на котором блестели маленькие и юркие, как тараканы, глазенки.
— А где Зигфрид? — покрутив мордой, осведомилась кляча.
— Врагов добивает, — прошамкал, бряцая кольчугой, старик, — огневой наш соратник…
— Зигфрид! — позвала кляча, обернувшись к камышовым зарослям, откуда раздавались смачные удары и жалобный голос воеводы:
— Не бейте меня, я больше не буду!..
— Ась? — возникла над коричневыми головками камыша змеиная голова.
— Ну их в Етунхейм, малахольных… Давай сюда! Змеюка вполне по-человечески вздохнула, глянув вниз с сожалением… но все же послушно приползла на полянку, где кляча, судя по всему, являвшаяся предводителем странной компании, ожесточенно распекала престарелого отрока:
— Лазутчик из тебя, как из дырявого валенка расписной драккар! Какого рожна языком молол, ежели ума нет? И помалкивал бы в тряпочку!
— Так оно само собой… — смущенно мялся распекаемый. — Как-то оно… так.
— Все дело испортил, дубина стоеросовая!
— А кто жеребца воеводиного пришиб? — вдруг поднял голову старикан.
— Жеребца?..
— Сам виноват, а на меня сваливает! Ежели бы всем ратникам по коняшке досталось, никто ничего…
— Помолчи! Думаешь, легко в кобылином обличье бегать? То верзила какой-нибудь на хребет взгромоздится, то жеребец сзади подкрадется. Правильно я ему, охальнику, вломил копытами! Перестарался, конечно, чуток… Ну, да ладно… Что делать будем, братья?
Змеюка с именем Зигфрид, свернувшись на траве толстым колбасным колесом, промолчала. Старикан нахмурился, поскреб пятерней лысую голову. Несколько минут на полянке было совсем тихо. Я бы, конечно, предпочел отлежаться в сторонке, пока эти малосимпатичные типы со своими тайными разговорами не отвалят подальше; я уж понадеялся на то, что обо мне забыли… Не мое это дело! Мне даже Штирлица, то есть Степана Федоровича, расхотелось разыскивать. А эта троица хоть и вытащила меня невольно из безвыходного, казалось бы, положения, но доверия что-то не внушает. Вот и славно, вот и разойдемся. Как говорится, война окончена, всем спасибо… Только бы меня не заметили, не вспомнили про меня. Лучше уж с тридцатью дружинниками сражаться, чем с этими… непонятно с кем…