Бес, творящий мечту

Наживин Иван Федорович

– Дурак!.. – пробормотал Плоскиня. – Эй, там!.. – своим глубоким басом крикнул он за шатер. – Возьмите отсюда этого черта и пустите его на все четыре стороны. И на что вы взяли его? Пущай бы шатался как хочет…

– Да что ж зря шататься-то?.. – сказал Самка. – Налетит на какого поганого, тот ни за что его прикончит

с его дурью-то, а у нас, глядишь, такой богатырь и на дело пригодиться может… – глядя в сторону, как-то загадочно сказал он.

– Хочет, пущай остается, а не хочет, пес с ним… – решил воевода. – Ну, идите…

– Субудай Багадур едет, воевода!.. – вбежав в шатер, доложил корявый парень в лапотках.

– Ну и пусть его себе едет… ко всем чертям… – зло уронил Плоскиня.

Бродник опешил. Самка кинул на воеводу боковой взгляд. Посмотрел на воеводу с недоумением и Упирь. Но Плоскиня, подумав, все же вышел из шатра и, увидав неподалеку кучку всадников, во главе которой под бунчуком из конских хвостов ехал сам Субудай, герой Калки, уже старый, обрюзгший татарин, уверенно подошел к нему. И едва сдержал улыбку: старая, морщинистая морда татарина была, как кошкой, вся исцарапана. Это, как сказывали, одна из пленниц, которую привели к нему в шатер, отделала так великого воина. Девку тут же, за шатром, пришибли, но память все же осталась…

– Мне надо бы тебе сказать слово, воевода… – сказал Плоскиня по-татарски.

– Говори… – сонно отвечал татарин с коня.

– Нет, мне надо наедине…

– Тогда приезжай ко мне в ставку…

– Благо встретились, можно и сейчас… Может, ты отъедешь немного в сторону?

Татарин тронул своего шершавого конька, который все косил на Плоскиню кровавым сердитым глазом.

– Ну? – уронил лениво Субудай.

– Промежду нас уговор был, – сдерживая волнение, проговорил старый бродник, – что когда мы

возьмем Володимир, вы поставите меня князем тут…

– Был… Ну?

– Так я свое дело сделал, теперь, по уговору, вам надо свое слово исполнить…

– Ежели поклянешься великому хану в верности, становись князем хоть сейчас… – сказал татарин, и вдруг ленивая улыбка обнажила его редкие желтые зубы. – Только над чем ты княжить-то тут будешь? – кивнул он в сторону мертвого города. – Разве над воронами… Погоди хоть, пока набредет десяток-другой беглецов из лесов…

Старый бродник повесил голову: слова татарина остро ранили его в сердце. Он кивнул ему и молча пошел к шатру.

– Постой… – остановил его Субудай. – Тебе говорили, что вам надо на Новгород готовиться?

– Будем готовы… – хмуро отвечал Плоскиня.

Татары уехали. Вокруг стало тихо. Только, крутясь над городом, хрипло каркали вороны. И вдруг где-то поблизости, в одном из шатров, песня унылая послышалась. Плоскиня прислушался.

Зачем мать сыра земля не погнется? —

задушевно пел кто-то тихим, высоким голосом. —

Зачем не расступится?От пару было от кониного,А и месяц, и звезды померкнули:Не видать луча света белого,А от духу татарскогоНе можно нам, крещеным, живым бы-ы-ыть!..

И воевода, и все бродники сразу сердцем почуяли, что что-то в жизни их кончилось и что стан их подошел к какому-то огромному решению: нужно только чье-то слово властное…

Конец ознакомительного фрагмента.