Бесчастная участь нечисти
Шрифт:
Но вот автомобиль остановился, вот мужчина выходит из-за руля, открывает дверь – Хэм видит знакомый трехэтажный дом. Скорее вверх по лестничному пролету, навстречу знакомому родному запаху.
Звонок в дверь, торопливые шаги – и на пороге стоит та, что сияет в глазах пса ярче солнца.
– Ах ты, голова садовая. – говорит Даша и прижимается лицом к лохматому боку. Когда она наконец поднимает голову, в глазах ее блестят слезы. Пес не знает, в чем виноват, но чувствует, что солнечная девушка огорчается из-за него, он лижет ей руку
29.В квартире у Марьи Михайловны
Никогда в квартире у Марьи Михайловны не собиралось столько народу, как в тот вечер. Сначала приехала Даша с Хэмом и незнакомым армянином. Потом по звонку, бросив в тревоге уроки, примчался Василий. Потом неторопливо пришла Кондратьевна с клубком в авоське, носком и торчащими из него во все стороны спицами.
Состоялся совет. И вот Владимир Арутюнович отослан в лавку за старинной вещью восемнадцатого века, Даша шарит в хозяйственном шкафу в поисках необходимого, а Марья Михайловна и Кондратьевна тихо переговариваются в углу, причем добрая волшебница уступает ведущую роль дворовой ведьме. А еще бы не уступить – разве ту переспоришь!
Владимир возвращается, бережно достает из папиросной бумаги эмалевую табакерку и протягивает старухам.
– С донничком? – непонятно почему спрашивает Кондратьевна и Марья Михайловна, серьезно кивая, отвечает:
– С донничком.
Шкатулку ставят на стол, покрытый льняной белорусской скатертью и Марья Михайловна строгим голосом начинает читать:
Черны, как уголья, глаза,
Блестят, как зеркало, власа.
Себя являет при свечах,
Егда двенадцать на часах.
Подобная луне точь-в-точь
Империи заморской дочь.
Кондратьевна в стороне вяжет носок. Кстати, вы уже, наверное, заметили, что с этим носком что-то не то. Ну, невозможно столько времени вязать один и тот же носок! Не иначе, хитрая старуха распускает носок по ночам, точь-в-точь, как Пенелопа. Не зря же и клубок у нее такой большой и пушистый!
Между тем Марья Михайловна чувствует, как ей овладевают грустные мысли. «Старость – не радость, – словно кто-то долдонит у нее в голове, – вот уже и суставы ноют, и спину ломит, и зрение давно не то. Куда тебе лезть в эти дела, старуха. Сидела бы дома в кресле, на солнышке грелась, турецкие сериалы смотрела…» И темные тени начинают сгущаться вокруг шкатулки.
Но Марью Михайловну не так-то просто сбить с панталыку! Она точно знает, что вовсе не стара, и что еще много дел может понаделать, лишь дайте ей волю! А не дадите ей воли, так она сама ее отберет, и поставит на своем, не мытьем, так катаньем! Тени, словно испугавшись, начинают разбегаться, но ведьма резко выбрасывает вперед руку и ловит их растопыренной пятерней. В это же время Василий чиркает спичкой и зажигает толстую хозяйственную свечу, а Владимир высоко поднимает телефон, на котором горят
– Бабушка, пустите, больно же, – раздается тонкий голосок. Марья Михайловна вцепилась рукой в волосы маленькой девочки, неизвестно как появившейся в комнате.
– Оомия! – вздыхает Василий.
30.Заклинание
– Пусти меня, проклятая старуха, – кричит страшным голосом японка, хотя Марья Михайловна уже не держит ее за волосы.
– Не отпускай! – строго командует Кондратьевна, – держи крепче!
– Пусти, ведьма! – Визжит девочка, и волосы ее становятся дыбом. А потом от волос начинает отделяться что-то черное, как смоль. Кондратьевна взмахивает авоськой, выбрасывая из нее клубок, и швыряет сетку на смоляное нечто. Существо, запутавшееся в авоське, падает на пол, к нему подбегает Хэм и смыкает зубы. Нечто делает последнюю попытку освободиться, выпускает длинные иглы, протыкая челюсти пса, но тот не разжимает пасть. Тогда Даша выхватывает две спицы из носка и со всей силы втыкает их в бьющуюся в авоське черноту. Минута – и сетка пуста.
Только запах, смутно напоминающий запах чернил, распространяется по комнате.
– Все, конец проклятому заклинанию, – выдыхает Владимир.
– А вот и нет, – это говорит Оомия, которая по-прежнему стоит посередине комнаты и улыбается. – Заклинание – это я. Много лет назад мастер Джеймс вложил свою силу в фарфоровую статуэтку, и я ожила. Он рассказал мне, как мучаются те, кого люди считают нечистью, от того, что не могут быть человеком. Вот он и придумал заклятье, обращающее их в прежнюю форму, и научил меня искать таких несчастных и помогать им.
– Мой отец не был несчастным! Он любил летать! Его сердце не выдержало, когда он понял, что больше не будет птицей! – горячится Владимир, – И что это за черная пакость такая!
– А это, – говорит Кондратьевна, – паразит. Обыкновенный волшебный паразит. – Когда ты, девочка, помогала разным шишигам да лешим стать людьми, выделялась мощная энергия. Вот эта дрянь почувствовала выбросы силы, да и присосалась к тебе.
– Она заставляла меня отнимать магию у всех подряд. А я не могла сопротивляться, – Оомия тихо плачет.
– Да, – вздыхает волшебница, – даже самому сильному заклинанию нужна защита.
– Я ее буду защищать. – говорит Василий.
– И я, – вторит ему Хэм, который снова стал человеком. Только несколько капель крови на бороде напоминают о его ранах, успешно залеченных Марьей Михайловной и Дашей.
– Спасибо вам, – говорит Оомия. – Но мне лучше научиться защищаться самой. Время пройдет, ты, Василий, станешь взрослым, у тебя появятся свои заботы, и ты, Хэм, не можешь вечно стоять у меня за спиной. А я так и останусь маленькой девочкой с лаковыми волосами, потому что такой была фарфоровая статуэтка, которую сделал один мастер и в которую другой мастер вдохнул жизнь.