Бесчестие миссис Робинсон
Шрифт:
Эдвард пришел в ярость от контраста между его положением и положением Генри Робинсона. Генри представал на страницах дневника как «средоточие человеческой злобы, ничтожества, обмана и жестокости», сказал Комбу Эдвард; его поведение вынудило Изабеллу искать «бегства, почти любой ценой, от рабства союза, сделавшего ее жизнь совершенно непереносимой». Однако этот отвратительный муж, у которого, как было известно, есть любовница и внебрачные дети, являлся абсолютно невиновным в глазах закона.
Джордж Комб был побежден. «Меня глубоко тронуло отчаяние бедного Лейна, — сообщил он сэру Джеймсу Кларку. — Лейн разбит, а леди Дрисдейл и миссис Лейн живут в мучительном ужасе огласки». Комб, с таким энтузиазмом рекомендовавший Мур-парк
История эта поразила друзей Комба. Изабелла Робинсон была «необычайной женщиной, — сказал сэр Джеймс Кларк, — первой… кто когда-либо фиксировал свой позор». Мармадюк Блейк Сэмпсон, редактор «Таймс» из Сити и фанатичный сторонник френологии, считал, что Эдварду следует взять часть вины на себя, даже если он и невиновен в прелюбодеянии. «Разделяя ее утренние поездки и позволяя взаимное общение с детьми, он… уделял ей самое большое внимание, какое мог позволить себе влиятельный, имеющий положение в обществе человек. Он имел дело с сомнительной личностью и замарался. Если бы он отдавал себе отчет в имевших место последствиях, ставших законным результатом нехватки у него проницательности, чувства собственного достоинства и благоразумия, я больше поверил бы любому его утверждению, нежели когда он выставляет себя жертвой».
Через два дня после визита Эдварда в Эдинбург, Генри Робинсон написал Комбу, излагая свою версию происшедшего. Он изворотливо уверял о своем нежелании, чтобы неприятная история достигла ушей Комба, но только теперь узнал от Роберта Чемберса, что она до него дошла — отныне «мое перо свободно, и я повинуюсь естественному побуждению сообщить доброму и почтенному знакомому печальную повесть». Он сказал Комбу, что жаждет исправить любое возможное искажение фактов со стороны Изабеллы. Он описал отчаяние, скорбь, удивление и ужас, испытанные им при чтении дневника и «страшном открытии», что у Изабеллы «любовь» с Эженом ле Пти, «хотя остается пространство для надежды, что отношения эти не переросли в преступление». Он написал, что в еще больший ужас его повергло открытие, что его жена с 1850 года была «рабыней страсти к доктору Э.Л.», в 1854 году вовлеченному в «преступную связь». Генри предлагал показать Комбу подтверждающее свидетельство против Эдварда, если он воспримет его как «строго частное и конфиденциальное».
Комб отказался. «Итак, ваше предложение представить мне, конфиденциально, свидетельство его преступления лишь усложнит наши трудности; ибо я не смог бы просить у доктора Лейна никаких объяснений, и мы должны будем обвинить его, не слыша его оправданий».
И Генри, и Изабелла нарушили границу между частным и публичным: Изабелла записями об Эдварде в своем дневнике, Генри — чтением и распространением ее тайных слов. Комб ответил упорным стремлением восстановить различие между конфиденциальной и свободной информацией. Он тщательно отделил публичные заявления от негласно распространяемых обвинений, письменные материалы — от сплетен. Отказавшись читать дневник, он также облегчил себе веру в невиновность Эдварда.
Эдвард поблагодарил Комба за защиту. «По отношению ко мне вы действовали не только как добрый друг, но и как человек чести — полный решимости, чтобы в любом случае, насколько это в ваших силах, мне не нанесли удара в спину в темноте». Генри, по контрасту, действовал в манере «хитрой», «тайной и злобной».
Эдвард настаивал в надежде замять скандал. «Я говорю с вами, — писал он Комбу, — как сын может… говорить с отцом», эта мольба взывала не только к честности, но и к секретности
В 1857 году разразился скандал с участием другой миссис Робинсон, а с ним и полемика по вопросу о публикации материалов, касающихся личных тайн. В марте романистка Элизабет Гаскелл издала биографию Шарлотты Бронте, умершей в 1855 году, и в ней описала роман между братом Шарлотты Бренуэллом и Лидией Робинсон, «зрелой и порочной» замужней женщиной, которая в 1840-х наняла его гувернером к своим сыновьям. «В этом случае все было наоборот, — писала миссис Гаскелл. — Мужчина стал жертвой; жизнь мужчины была разрушена и загублена терзанием и проступком, повлекшим за собой вину; семья мужчины пострадала от страшнейшего позора». Женщина, о которой шла речь, теперь леди Скотт, пригрозила в мае 1857 года издателям миссис Гаскелл судебным преследованием и добилась того, что книга была изъята и в нее внесены изменения.
Когда в начале 1858 года начал действовать Суд по бракоразводным и семейным делам, Генри Робинсон стал одиннадцатым человеком, подавшим прошение о разводе a vinculo matrimonii — от уз брака. Данная форма развода давала такой же результат, как смерть супруги: если Генри выигрывал дело, он, словно вдовец, мог взять другую жену.
Новый суд проводил свои слушания публично [94] . Этим он ставил цель продемонстрировать, как защищают и наказывают, определяя, что позволительно в браке, и в то же время показать, какой весьма ощутимый позор ожидает совершивших преступление. Среди ключевых положений Закона о разводе было условие о защите собственности замужних женщин, что давало право потерпевшей жене сохранять личные заработанные деньги, и смягчение критерия доказанности, требуемого для подтверждения измены. Что самое важное, процесс упростился. До 1858 года Генри Робинсон и другие, подобные ему, не смогли бы позволить себе полного развода.
94
Тидсуэлл и Литтлер «Практика и доказательство» (1860).
Уже убедив церковный суд в прелюбодеянии Изабеллы, Генри имел все основания для уверенности, что новый суд удовлетворит его иск. Если Коллегия юристов по гражданским делам в Лондоне требовала двух свидетелей прелюбодеяния, то этому суду достаточно было одного. Руководство 1860 года объясняло: «Безусловно требовать показаний двух свидетелей в отношении фактов, которые едва ли могут быть иными, нежели тайными, означает в большинстве случаев поражение иска и отрицание правосудия». Также адвокату Генри не нужно было устанавливать факт прелюбодеяния сверх разумного сомнения; поскольку данный случай относился к общему праву, а не к уголовному, Генри требовалось только убедить судей, что его доказательства более вероятны, чем доказательства Изабеллы.
Адвокаты Генри сказали ему, что, хотя его иск против Эдварда Лейна сравнительно непрочен, мужчина, требующий развода, обязан теперь называть предполагаемого любовника жены как соответчика. Это послужило бы финансовой выгоде Генри: если его прошение окажется успешным, суд может обязать Эдварда возместить ему расходы и издержки. В феврале 1858 года Генри подал иск на Эдварда и Изабеллу.
В церковном суде Изабелла прикрыла Эдварда, позволив беспрепятственно удовлетворить иск Генри, но в гражданском суде невозможно было оставить доктора за пределами слушаний. Чтобы теперь защитить Эдварда, она должна была отрицать прелюбодеяние.