Шрифт:
Академик Гурий Марчук
Позвонили из Обнинска и сказали: «Завтра к нам приезжает академик Марчук. Есть возможность побеседовать…» Для неизбалованного вниманием академиков провинциального еженедельника такая встреча – редкая удача. На следующее утро я уже ждал у проходной ФЭИ. Гурий Иванович встретил доброй улыбкой. Обнинский Физико-энергетический институт стал когда-то стартовой площадкой будущего президента Академии наук СССР.
– Гурий
– Я, Субботин и Давыдов с Украины были сюда командированы приказом Совета Министров, подписанным лично Сталиным. Вот такое придавалось значение атомному проекту. Это был 1953 год. Именно тогда я пришел в Обнинский ФЭИ. Приказ Сталина был. Правда, подписан в 52-м. Я думаю, что это было одно из последних его постановлений.
– Почему именно вас? Вам что, предлагали какой-нибудь выбор?
– Никакого выбора, что вы! Приехал человек на черном таком лимузине. ЗИМ, кажется, назывался. Правительственная машина. Так вот, подъехала она к институту, где я только что закончил аспирантуру. Это был Геофизический институт Академии наук. Я, правда, заканчивал Ленинградский университет, но нас, аспирантов, человек сто взяли из Ленинграда в Москву. Для поддержки Академии наук, которая во время войны потеряла много своих сотрудников. Ну вот, работаю спокойно, и вдруг приезжает машина. Приходит человек и спрашивает: «Где здесь Марчук?» Говорят: «Вот в такой-то комнате». Заходит: «Товарищ Марчук – вы?» Я говорю: «Ну, я». А он: «Пройдемте». – «Куда?» – «Сейчас увидите». Выходим. Он говорит: «Садитесь в машину». Я спрашиваю: «Куда ж мы едем?» Он невозмутимо: «Узнаете».
– Вот так ничего и не говоря?..
– Вот именно! Год-то какой был, вспомните! Едем, значит. Сначала – до Подольска. Дорог-то хороших не было. Где-то крутились. Мимо дачи Морозовой. Тут встали – 105-й километр, значит. Проволока. Одну проехали. Вторую. Перед третьей остановились. Мой провожатый и говорит: «Пойдемте в административный корпус». Заходим. А там такой небольшой человечек. Протягивает руку: «Захаров». Ну, Захаров так Захаров. Форма не военная, обычная. «Вот, товарищ Марчук, будете работать здесь». Прям вот так – с места и в карьер. «А если не буду?» – пробую сопротивляться. «А все равно отсюда не выйдете».
– Оказывается, все просто…
– Даже слишком… В общем вижу: дело трудное. Спрашиваю: «Но хотя бы наука тут у вас имеется?» «Да, – говорит, – целый институт научный». «Ну а фамилии хоть какие-нибудь назовете? Я почти всех ученых знаю». Он говорит: «Блохинцева знаете? Это директор института». А-а-а, ну все понятно, куда я попал. Я сдавал квантовую механику по книжке Блохинцева. И понял, что попал в атомный проект.
– То есть вы серьезно не знали, куда едете?
– Нет же, говорю. Абсолютно не знал. Да куда бы меня тогда ни привезли, все было бы то же самое. Институт курировался Захаровым. Кстати, очень приличный человек был. Хотя и от Берии. Вот он и надзирал за нами. Постепенно
– Лично по указанию Блохинцева отбирали?
– Конечно, при его участии. Короче, за 9 лет я сделал хороший отдел. Людей выбирал поштучно. У нас было такое право: приезжать в любой университет и брать, кого хочешь. Мы отобрали самых лучших людей с физического факультета МГУ, из МИФИ, из энергетического института. Так создали прекрасную математическую школу. К сожалению, сейчас ее уже не стало. По разным причинам. И директора часто менялись. И интерес к тематике как-то поугас. Но тем не менее мы дело свое сделали. Часто бывал здесь Курчатов. А Славский – наш будущий министр – так здесь прямо в Обнинске и жил, когда мы заканчивали первую атомную. Потом, когда его повысили, у меня появился первый друг министр. Он же позже, кстати, и Новосибирский Академгородок возводил. Если бы не Славский, скажу я вам, строительство затянулось бы лет на десять. А этот постоянно на ногах: Обнинск, Новосибирск, Шевченко, Глазов, Белоярск…
– И чем тогда занимались математики в ФЭИ?
– По большому счету одним важным делом – создавали математический аппарат для реализации тех идей, что выдвинул наш научный руководитель Александр Ильич Лейпунский. Это – быстрые реакторы, которые были реализованы от самых маленьких, 5 кВт, до больших – в Белоярске. Затем – промежуточные реакторы. Те пошли на подводные лодки. Ими я тоже вплотную занимался. Лейпунский был настоящий научный талант. Мы его чрезвычайно чтили. Он давал свободу. Главным образом – свободу мысли.
Александр Ильич всегда с интересом слушал другие мнения. Сам прекрасно знал английский – недаром ведь у Резерфорда работал в Кембридже. Получал все американские и английские журналы. Был в курсе всего, что делается там по ядерной тематике. Поэтому ФЭИ по многим научным вопросам всегда шел чуть-чуть впереди остальных. В итоге я написал книгу «Методы расчетов ядерных реакторов». Потом – вторую. Она немедленно была переведена в США и Китае. Через полмесяца после издания – это удивительно…
– Математика ядерных реакторов, стало быть, в Обнинске вас захватила полностью?
– Нет, потом произошел небольшой зигзаг. Вызывает Курчатов – меня вызывает, Дубовского, Харитона, Бочвара. Едем в его институт, где он нам и говорит: «Друзья, бросайте вы свою ядерную науку. Более важно сейчас – ядерная безопасность». Нужны были расчеты по безопасности всех реакторов: такой-то вид реакции, такой-то замедлитель и т.д. И мы засели за это дело. В ноябре 1961 года на коллегии министерства Курчатов докладывает: задание по ядерной безопасности выполнено. Мы этим очень гордились. По-моему, это было последнее задание, в котором он принимал участие. Через неделю Игорь Васильевич умер…