Беседы с Vеликими

Свинаренко Игорь Николаевич

– Конечно. Я там раз тридцать был. Когда была война с Израилем, мы столько самолетов туда завезли! Истребители Миг-25 были для них слишком быстрые: чуть разогнался – и улетает за границу, страна же маленькая. Глупо было их покупать. А 23-й Миг – нормально для них. У нас в транспортник входило два 23-х, с отстегнутыми крыльями, или один 25-й, он побольше.

– Оттуда гробов (новый фильм «Груз-200» нейдет с головы) явно не везли – там же мало советских спецов.

– Не везли. Но Ближний Восток был полностью охвачен Советским Союзом. Помню, мы туда как-то 24 генерала сразу привезли.

– Это ж сколько звезд сразу. Небось сотня точно.

– А

потом меня из авиации выгнали, и я дальше служил на флоте, в Риге.

– За что выгнали?

– Я отстал от самолета в Венгрии – по городу ходил и пластинки покупал. У них с лицензионными пластинками хорошо было.

– Выгнали за то, что от самолета отстал?

– Не только. Еще за анекдот. Письма, оказывается, читали. Анекдот такой: «Смотрит Брежнев в зеркало и говорит: “Ох уж мне этот Тарковский”». Они его не поняли наверняка. Не поняли – но так как про Брежнева… Это я написал в письме человеку, который поступал на операторский факультет.

– А что ты в Риге на флоте делал?

– Переводил. Там ремонтировали дизельные подводные лодки, и приезжали индусы, которые эти лодки у нас покупали. Они учились их ремонтировать. И я с ними там на верфи тусовался. И была такая история… У меня в дипломе написано, что я переводчик с двух языков, английского и французского. Но французский – второй язык. Я его хуже знаю, особенно военный перевод. А тут приезжают алжирцы, и меня к ним отправляют. Я говорю командиру, что по-французски не умею. Что значит – не умею? Ты переводчик? Так точно, говорю. Ну вот и переводи. Есть, говорю… И поплыли мы с алжирцами. «Что они говорят?» – спрашивает командир подлодки. Я говорю – не понимаю по-французски. Неудачная вышла попытка. Мне выговор влепили. Зато на подводной лодке сплавал.

«Груз-200»

– А сценарий ты сколько пишешь, долго?

– По-разному. Вот этот, «Груз-200», быстро, потому что я давно его придумал. Я долго с ним ходил, это старая идея… Еще с прошлого века. Провинция, Афган… А как-то зимой я поехал в Великий Устюг… Я люблю туда ездить, там ничего не сломали! Вот в Вологде сколько храмов взорвали, а в Великом Устюге не тронули ни одного. Так вот ехали мы туда через Череповец, и этот город меня потряс страшно. Я в Свердловске родился, я видел заводы, я знаю, что такое «Уралмаш», – но чтоб такое, как Череповец! Город-завод! С этим ничто не может сравниться. Красота неземная просто, это научная фантастика! Но это существует, и мы это снимали!

Сценарий писал, значит, месяц. Снимал полтора месяца. Ну и плюс подготовка… До премьеры Сельянов устраивал показы этого кино в Москве. Люди потом мне звонили. Потрясающие были звонки. Вот N. позвонила вчера, плакала, говорила – счастлива, что живет со мной в одно время. Звонил знаменитый режиссер Y., сказал: «Мы все хотели, а ты сделал». Я не рассчитывал на такое восприятие фильма… Фильм ведь не про войну. Это жизнь провинции 1984 года, когда война в Афгане шла, а мы просто жили в СССР.

– А ты, наверно, думал, что это фестивальное кино, для узкого круга?

– Ты знаешь, сначала так и думал. Но когда начал снимать, понял, что люди устали от американской попсы, им хочется чего-то другого, и чтоб про них, про нас. И тогда я намеренно положил в кино эту музыку, советскую попсу, которая знакома людям, это знаки времени! Все, кто жил тогда, в 1984 году, помнят эти мелодии. Фильм получился глубже, чем изначально я думал. Хотя даже на уровне сценария я уже что-то закладывал… Я в титрах написал, что фильм основан на реальных событиях, и это правда! Только часть этих событий я сам видел, а часть мне

люди рассказывали. Я пять с половиной лет, когда был ассистентом режиссера, ездил по Сибири. Свердловская киностудия была последним оплотом кино на Востоке. Я объехал всю страну. Я был на Сахалине, на Камчатке, на Курильских островах, на Индигирке – где я только не был! Помню поселок Полярный, прямо на берегу Индигирки, а дальше – Ледовитый океан. Летом ковырнешь на сантиметр – а там лед. Такая красота! Это был фильм «Путь к восходу», я там был ассистентом. Люди жили так: в магазине есть хлеб и спирт, а все остальное – подножный корм: рыба, медведь… Я заходил там в ледник – это подземный дворец изо льда; включаешь лампочку – дизель у них, – и все мерцает… На многих картинах я работал. Я видел затопленные деревни с церквями, на Каме…

Да, все – на реальных событиях. Отлежалось – и видишь, как воспринимается сейчас… А тема, когда фарцовщик этот в фильме собирался торговать кухлянками и торбасами? Я сам хотел торбаса купить, но мне не продали: у меня денег мало было. Я предложил им бутылку спирта, но они отказались. Там сидят малыши и пьют шампанское. Почему-то. Я с ними несколько дней провел, в палатке жил – это так они свой новый чум называли. Река Койда, поселок Койда на другой стороне реки, Ледовитый океан рядом. Я знаешь как испугался там однажды! Я плыл на лодке, а там шуга идет, грести тяжело, и у меня весло сломалось. А течение сильное, и меня сносит в океан. Как я испугался! Я еле-еле одним веслом догреб, потом брел долго, потому что меня снесло. Я так однажды Волгу переплывал. Я пьяный был, студент, поплыл на другой берег. Туда плыл – снесло, обратно плыл – еще снесло, так что потом я ночь шел до общаги. Пока шел, протрезвел. А течение там сильное.

– А милицейская тема?

– Ну, все эти милицейские истории я сам пережил. Я сидел в клетке не раз, меня и били, и издевались. Многие там сидели, и очень многие хотели снять про то, как милиция издевается над людьми. Это все – правда, так люди жили. Мой сокурсник снял про это дипломную работу.

– Но все-таки главная сцена, девица с трупом десантника в койке, – это художественный вымысел?

– Да. Конечно, это вымысел. Но, так или иначе, я уверен, что такие истории были. Не все «грузы-200» доходили, это я знаю точно. Куда они девались? Никто не знает. Это меня и натолкнуло на такую идею.

– Может, эти трупы использовались на черных мессах?

– Может быть… В этом кино я не имел в виду политику, я имел в виду ощущения времени, в котором жил. Для меня очень важно было сделать фильм о конце Советского Союза. Почему я взял 84-й год? Это начало конца. В 84-м Черненко умер. И не всех ребят из Афгана домой привозили.

– А теперь и Ельцин умер.

– Понимаешь, я к Ельцину сложно относился. Он много чего сделал… Дом Ипатьева снес… Но он покаялся. Последними годами жизни он искупил все. К Горбачеву я хуже отношусь, чем к Ельцину.

– Тема окончания той эпохи после смерти Ельцина звучит все мощнее.

– Вот после смерти Ельцина много говорили о том, как он, коммунист и атеист, перешел в православную веру. А у меня ведь это есть в кино, там с персонажем ровно то же самое случилось! Господь мне помогает…

– А ты веришь, что Ельцин искренне перешел?

– Верю. Его жена – православный человек. Я хорошо знал первого мужа Тани Ельциной – это Андрюша Зонов, одноклассник ее, милиционер. Он со своим другом Белкиным, моим тоже другом, музыкантом известным, у Ельцина из холодильника водку воровал, когда тот первым секретарем был. А я не был в квартире у Ельцина никогда.