Беседы с Vеликими
Шрифт:
Как-то я поехал лекции читать в Глазго и по пути на три дня остановился в Лондоне, в котором я на тот момент никогда не был. Поселился в гостинице на границе китайского квартала и Soho – это еще до того, как Soho стал приличным районом. Я опять был единственный белый во всем заведении… В номере у меня была только издевательская система с двумя кранами, а туалет и душ – на этаже. Я выходил из гостиницы и оказывался в китайском квартале – там запахи фантастические из ресторанов, а денег у меня не было… Потом приехала моя жена и мы с ней ели только бизнес-ленчи, да и особенно не ужинали. После шотландцы меня стали в гости приглашать и кое-как кормили. Я этого не забуду никогда.
– Да нет же, это как раз очень интересно!
– Да? Могу еще рассказать. У меня масса историй. Да вот поездка по Европе на тех же «Жигулях». Там такая штука вылетела – распределитель, что ли, – и машина не заводилась, трогалась только с толчка! И мы с женой ее толкали, я на ходу запрыгивал… Утром мы ее ставили так, чтоб она как бы вниз катилась немножко. Мы так проехали всю Европу – Францию, Италию… Поехали в Венецию, но не могли там жить, потому что денег не было. И мы жили с этой стороны, на материке. И каждый день на поезде ездили в Венецию. Но надо сказать, что ощущение Венеции у меня было никак не слабее, чем сейчас, когда я приезжаю туда и живу в центре города в хорошей гостинице… По-моему, Хемингуэй говорил, что в музей надо ходить голодным. В этом есть здравое зерно… Это был 1989 год, совсем недавно.
– А теперь в твоем распоряжении все удовольствия, какие можно получить за деньги. Уже не хватаешь сосиски на улице. А ешь – что?
– Да ничего особенного. Ничего такого фундаментального я про это не могу сказать. Вкусы ведь сформировались в той жизни. Я в свое время лекции читал в Оше, там на рынке ходил в ресторан, достаточно грязный – пиалу вытирали полой халата, но все водкой дезинфицировалось. А в Москве у меня самый любимый ресторан – «Белое солнце пустыни». Он отличается – но не фундаментально – от «Узбекистана» нашей юности. Для меня вкусней с тех пор ничего не существует, чем эти лагманы, чебуреки…
– А водку ты теперь какую пьешь?
– На «Русский стандарт» я не перешел, потому что я по-другому воспитывался, вкус у меня другой. Я пью «Долгорукий» или черный «Кристалл». Она меня вполне устраивает – более чем, более чем. Она соответствует моему представлению о водке.
– А вот Женя Киселев пьет только виски Single malt.
– Женя – богатый человек. Может себе позволить. Я, если честно, никогда на это внимания сильно не обращал – чего я там пью, ем… Мне это не очень важно. У меня жена занимается покупкой продуктов. Что купила, что в доме есть, то я и ем, то и пью.
– А вино какое ты пил самое лучшее? Типа Chateau Margaux 1942 года?
– Я не большой по винам специалист. Ну выпил и выпил.
– То есть нету больших понтов?
– Нету. Ну хорошее вино и хорошее…
– И что, не спрашиваешь даже, какое? Говоришь официанту: «А ну принесите красного».
– Ну уж не так – «дайте красного»… Такого уже давно нет. Я все-таки выбираю приличное вино. Если красное – то бордо в основном, но не старые года, а чтоб это было полегче, но и не прошлогоднее, конечно. Так – середина девяностых. Я могу тебе напомнить Пелевина фразу замечательную о том, что ничто так не выдает бедного человека, как умение хорошо разбираться в дорогих часах и автомобилях. Вино могу добавить в этот же ряд. Естественно, мы все выучили «Шато марго» или там «От брион» и берем эти вина. Белого несколько марок я выучил – пуйи-пуссе, пуйи-фюме, пюйини-монташе,
– Вот известна еще такая твоя концепция, что ты специально обустроил дачу не очень роскошно, чтоб бедные друзья не сильно комплексовали, не сникали сразу.
– Безусловно. Демонстрация богатства – это такая вещь, которая меня раздражает. Мне было бы некомфортно иметь слишком уж богатый дом.
– А где тут граница? Богатый, очень богатый? Что можно, чего нельзя?
– Ну, в доме золота никакого нет. Антиквариата нет почти.
– Что, из IKEA мебель?
– Ну… нет. Конечно, не из IKEA. Мебель достаточно дорогая… Нормальная мебель, хорошая, австрийская. Но у меня никакого специального дизайна нет. Весь дизайн и в квартире, и на даче делала жена. У меня обычная интеллигентская квартира, только большая. Если представить себе нормальную профессорскую квартиру, то моя квартира от такой не сильно отличается. Книг очень много. Ну, картины есть…
– Опиши своих самых бедных друзей. Расскажи, как тебе трудно с ними, как ты демонстративно не замечаешь их бедности…
– Мне кажется, что все нормальные люди все-таки как-то существуют. Таких, кто совсем ничего не зарабатывает, у меня нет, никто на паперти не стоит.
– Они к тебе с бутылкой приезжают, и ты делаешь вид, что ничего не случилось?
– Ну конечно, трудно делать вид… Но приезжают без бутылки – они знают, что у меня есть что выпить.
– Я слышал, у тебя все костюмы исключительно от Brioni?
– Практически все. Но это не потому, что Brioni, а потому, что они на мне хорошо сидят. Мне нравится хорошо выглядеть.
– Удается?
– Я считаю, что да. Brioni – это дорогая, хорошая, красивая одежда, мне нравится. И я ее покупаю. Покупаю в трех местах в мире – в Нью-Йорке, Цюрихе и Лондоне. Давно я не хожу в другие магазины. Это очень эффективно – купил, и все, думать об этом больше не хочу. А шить костюмы, примеривать – не могу. У каждого свой баланс, мне это кажется чрезмерным – как антиквариат в квартире.
– Деньги, заработок, везение. Кому-то повезло, кому-то нет. Ты понимаешь этот механизм – как человек сегодня идет в банду, когда нет других вариантов разбогатеть? Ну нету у человека ни образования ни приличных связей, ни везения, но он хочет получить свою долю и думает: «Такова цена успеха, потом сочтемся, зато дети станут легальными успешными людьми… У Джона Кеннеди отец был гангстер, а сын стал приличным человеком и даже президентом». Вот приблизительно по этой схеме. Чувствуешь ли ты нечеловеческую мощь денег, этой силы, с какой они к себе тянут?
– Я чувствую большую притягательную силу больших денег. Но я также понимаю, что у каждого собственные ограничения в голове. Я не пошел бы, например, в банду. Я не пошел бы… А кто-то – пошел.
– А если сейчас забрать у тебя деньги, чтоб ты был как простой человек, – это крах будет?
Он вздыхает:
– Это будет… Я, конечно, в принципе скажу: да ладно, хуй с ним. Вот еще одно наше отличие от Запада: мы готовы в любую секунду к тому, что у нас могут все отобрать. Есть такое настроение, такое чувство. Поэтому у нас тут так особенно без иллюзий. Но я быстро и достаточно хорошо адаптируюсь; не думаю, что будет фундаментальная проблема. Жить без денег смогу. Да что-то и опять заработаю.