Бешеная акула
Шрифт:
Смотрим — выходит Никитин из воды. Сняли с него шлем, спрашиваем:
— Что так скоро? Нашел ящик?
— Нашел, да не взял. Меня, пуд вермишеля, под водой бить начали.
Мы на него глаза вытаращили: рехнулся он, что ли?
— И всё по спине норовит ударить, — говорит с обидой в голосе Никитин. — Ударит, оглянусь — нет никого. Раздевайте-ка меня, пуд вермишеля, не полезу больше.
Переглянулись мы с Пименовым и раздели Никитина поскорей.
А в это время с парома прислали человека справиться, скоро ли мы достанем ящик. Пименов тогда нервный был, у него две недели назад родной
Скоро он дал сигнал: «Тащите наверх!»
Подтянули его к трапу. Сняли шлем.
— Ну как?
— Какая-то нечистая сила завелась у ящика. Толкнет в спину, оглянешься — исчезнет! — бормочет Пименов, а сам в глаза не глядит и вид у него нехороший, все лицо в красных пятнах.
Раздели его. Однако ящик надо достать. Сам паромщик с целой делегацией явился за ним.
— Что ж, — говорю. — Видать, моя очередь лезть. Тем более, что в нечистую силу я не верю.
Взял я водолазную рубаху, что стянули с Пименова, и напялил на себя. Знал я, что рост у нас одинаковый. Сунул ноги в ботинки, а Пименов с Никитиным надели на меня манишку и начали ее привинчивать. Пименов спереди, Никитин сзади.
А когда я наклонился подтянуть с колен складки рубахи, Никитин возьми да и толкни меня в спину.
— Не толкайся, — говорю ему. — Тоже нашел время баловаться.
— Я не толкал, — отвечает Никитин. А сам улыбается.
Повернулся я тогда спиной к Пименову.
— Лучше ты, Вася, приверни задние барашки, а то Никитин дурака валяет.
Завернул мне Пименов задние барашки, и я опять наклонился подтянуть складки на коленях. Тут уж Пименов меня в спину толкнул.
— Ну, Пименов, это не дело! — рассердился я. — Я считал, что ты серьезнее Никитина.
— А в чем дело?
— Зачем толкнул в спину?
— Я не толкал.
— Кроме тебя, некому.
— А ну тебя! — плюнул Пименов и, сильно обидевшись, пошел на корму скруживать шланг.
Никитин хотел застегнуть мне ремень на ботинке.
— Не надо, — сказал я сердито. — Без вас обойдусь.
Но едва я наклонился, чтобы застегнуть ремень на ботинке, как меня сразу что-то больно ударило в спину и уперлось в позвоночник.
Я вскочил со злостью, готовый кинуться на обидчика. Глядь, а за спиной никого нет. Пименов на корме скруживает шланг, Никитин ушел в рубку, качальщик в рыжей кепке стоит далеко, возле помпы.
«Что за чорт? Или и мне все чудится, как им под водой? А ну-ка, еще наклонюсь». И только я согнулся, как меня снова толкнуло в спину.
— Раздевай! — кричу водолазам.
— А разве в воду не пойдешь? — спрашивает из рубки Никитин.
— Пойду! Раздевай! Нечистая сила ваша — в рубахе!
Развинтили с меня манишку, стали стаскивать рубаху. Качальщик рот разинул, ждет, когда выпрыгнет из рубахи нечистая сила. Охота парню посмотреть, какая она собой, сроду ее не видал.
Стянули с меня рубаху, вывернули, а оттуда из широких складок на палубу упала деревянная вешалка с крючком…
Три дня мы друг, другу в глаза смотреть стеснялись. Вот какие в нашем деле могут быть неприятности.
Средство
Никита Пушков был самый здоровый и сильный в здешнем водолазном отряде, на его загорелую спину можно было свободно поместить концертный рояль, музыканта и певицу. Только была у Никиты странная особенность: достаточно было ему поперхнуться и кашлянуть, как он начинал думать о бронхите и воспалении легких. Заболит у него живот после кислого кваса, и он бежит к доктору, спрашивает, не заворот ли у него кишек, а может быть, рак желудка. Останется на расческе волосок, и Никита в отчаянии ждет, что через два-три дня облысеет, как глобус. Однажды довелось ему увидеть через микроскоп инфузорию в капельке воды, и он целую неделю терпел и не пил воды.
Сегодня был редкостный день — Никита Пушков считал себя совершенно здоровым. Но вот проснулся его сосед, черноглазый подвижной водолаз Содомкин, и выкрикнул:
— Никита! Смирно, равнение на меня!
Пушков остановился.
— Чего тебе?
— Ох, Никита, у тебя сегодня цвет лица очень бледный! — воскликнул Содомкин.
Пушков схватил зеркальце и с беспокойством посмотрел на свою красную здоровую физиономию.
— Да нет, парень, цвет лица как будто подходящий, — отозвался v Пушков.
«Смотри-ка, не поддается, чорт его дери, — подумал Содомкин. — Ладно, попробую его еще испугать». И Содомкин сказал:
— Ты, Никита, во сне бредил и долго кричат: «Держи его, держи его!»
— Неужели я кричал? — удивился Никита.
— Страшно орал, — сказал Содомкин. — Я даже через тебя и спать не мог. У тебя определенно острое малокровие.
Никита приложил обе руки к груди и испуганно посмотрел на Содомкина.
«Ага, кажется, клюнуло», подумал Содомкин и сказал:
— К доктору ты не ходи — не поможет, а я знаю для тебя очень толковое средство — рыбью печенку.
— А разве она помогает от малокровия? — спросил Никита. — Я, парень, и сам что-то уже слышал о печенке.
— Слышал, а еще спрашиваешь, — серьезно сказал Содомкин. — Да ведь рыбья печенка — лучшее лекарство в мире. Рыбья печенка моментально излечивает совсем тяжело больных. А если здоровый ее съест, то никогда малокровием не заболеет. И чем крупнее печенка, тем целебней.
Пушков внимательно выслушал и сказал:
— Да, парень, лекарство толковое. Сегодня же схожу к рыбакам за самой крупной рыбой, испробую печенку.
Содомкин засвистал от удовольствия. «Ура! — подумал он. — Уха сегодня будет».
Ежедневное пшено и баранина осточертели Содомкину. Он не ожидал, что так легко уговорит Пушкова. Ведь к рыбакам надо было итти очень далеко, а, кроме того, Пушков как огня боялся рыбных блюд с тех пор, как услышал, что какой-то человек отравился головой леща.
Мысль о замечательной печенке овладела Никитой. Когда он пришел на баркас, то по рассеянности даже отдавил лапу Тайфуну. Кроткий пес взвизгнул на всю Волгу.