Бешеная акула
Шрифт:
— Ты что, Никита, рассеянный? — спросил его старшина баркаса.
— У него хроническое малокровие, — сказал Содомкин. — Но он сегодня добудет рыбью печенку, и болезнь как рукой снимет.
Старшина рассмеялся:
— И все ты, Никита, чудишь насчет болезней. Иди-ка лучше под воду сваи пилить. И все твое малокровие как рукой снимет.
Старшина помог Пушкову надеть водолазный костюм и дал ему в руку пилу-ножовку.
Когда Пушков погрузился в воду, старшина спросил Содомкина:
— Где же это Никита рыбью печенку возьмет, когда и рыбы-то нет?
— Добудет, — сказал Содомкин. —
— Ну, это ты, приятель, заврался, — сказал старшина. — Не попрется Никита по жаре в такую даль. Он здоровье бережет.
— Держим пари, что пойдет?
— Давай!
— А только кто проиграет, тот будет на себе верхом катать, — сказал Содомкин.
— Ишь ты, конь выискался, — засмеялся старшина.
— Так ведь кататься-то я на тебе буду, — уверенно сказал Содомкин.
— Ну, это еще неизвестно, — с достоинством заметил старшина.
Пушков не слышал спора между старшиной и Содомкиным. Он в это время решительно вышагивал по дну реки, волочил за собой шланг, сигнал, вздымая из-под ног разноцветный ил.
В подводном сумраке цвета яблочного компота обозначались перед ним тени, неясные и расплывчатые. Никита подошел к деревянным сваям старой пристани. Сваи мешали пароходам. Их надо было срезать. Никита любил водолазную работу и под водой забывал все свои сухопутные тревоги и неприятности. Хозяйственно оглядел первую сваю, приставил к ней пилу-ножовку, а для удобства опустился коленом на бревно, лежавшее внизу, да враз и отскочил:
— Ой, парень!
Бревно это оказалось живым. Оно чесалось о сваю, как настоящая свинья.
Пила-ножовка выпала из рук Пушкова. Он быстро протер носом запотевший иллюминатор и оторопел — у бревна был рыбий хвост. Безобразная голова, похожая на бычью, шевелила длинными белыми усами. А спину, похожую на кору старого дерева, покрывала зеленая слизь и речные улитки.
Это был толстый громадный сом. Он дремал и во сне тихонько почесывался о сваю, — наверно, хорошо подзакусил. Никите припомнилось все, что он слышал о сомах. Про одного на Кубани старики рассказывали, что тот сом жил в глубокой яме на дне, а обедать подплывал к берегу и целиком, с ножками и рожками, проглатывал телят, которые забредали в реку в жаркий полдень. Пообедав теленком, сом бессовестно сосал молоко из вымени коров, стоявших по грудь в воде. Немало он утянул с поверхности уток и гусей и нагонял страх на лошадей и ребят. Однажды его пробовали поймать сетями, но он разорвал рыболовную сеть в клочки и ушел в глубокое место. Тогда ему забросили удочку. Крючок сделали в кузнице и насадили приманку — жареного барашка. Сом проглотил и попался — веревку-то канатную ему не оборвать. Потянули сома на берег — не идет, пришлось в подмогу запрячь пять рослых быков. И когда сома выволокли, весь народ закричал «ура».
«Вот и мне надо этого дьявола взять», подумал Никита и наклонился к самой спине сома, но притронуться побоялся.
«А что, если свинцовой подметкой его по сопатке двинуть? — размышлял Никита. — Нет, обозлишь только. Эх, ты, досада, ножа, как нарочно, не взял с собой, — огорчился Пушков. — Да что ж это я —
Никита протянул руку, но сейчас же отдернул.
«А вдруг сом за свою печенку все ребра мне помнет?»
Однако медлить было некогда, — сом каждую минуту мог проснуться и уйти.
Никита вздохнул.
«А может, — подумал Никита, — вот этот самый толстокожий чорт таскает колхозных племенных телят. И я ему позволю грабить?» Подумал так Никита и быстро просигналил веревкой: «Прибавь воздуха!» — Это Никита сделал специально, чтобы воздух ему помог.
— Амба, парень! — сказал Никита сому. — Давай посмотрим, чья возьмет! — и решительно запустил под холодную сомью жабру свою правую руку, а левой обхватил толстое страшное туловище и прижал к груди так сильно, как никого еще в жизни не прижимал к себе.
Сом рванулся, опрокинул Никиту и мотнул его головой о сваю.
Шлем загудел, а может быть, и помялся, но прочные стекла уцелели.
Никита точно ослеп: серый ил клубами поднялся со дна и словно пороховой дым на поле сражения обволок все три иллюминатора.
Но Никита сома не выпустил.
Сом валял его, бил хвостом, а водолаз не чувствовал боли, потому что костюм надувался воздухом и делался упругим, как гуттаперчевый мяч. Но руки у Никиты уже слабели…
Никита готов был взреветь от злости и обиды, врезаться в сома зубами, но зубы были за стеклами.
Наконец Никите удалось обхватить противника ногами и подмять под себя.
Сом вывернулся, поставил Никиту на голову и рванулся, чуть Никите руки не оборвал.
И как раз в этот момент воздух-силач, выдирающий из вязкого грунта погибшие в глубинах корабли, воздух-спаситель заполнил водолазный костюм, легко, словно пушинку, приподнял со взъерошенного дна крепко обнявшихся борцов и мигом умчал их кверху.
Старшина стоял на баркасе. Он держал под мышкой сигнальную веревку и, чиркнув спичкой, раскуривал свою трубку.
Вдруг на поверхность реки выскочил рыбий хвост с ногами.
— Что за чушь? — удивился старшина и сунул непогашенную трубку в карман. Но диковина, всплеснув, исчезла.
Догоревшая спичка больно обожгла старшине палец. Старшина с ругательством кинул ее за борт. И сразу же в том месте, где упала спичка, показался боком водолаз в обнимку с каким-то белесым чудовищем.
— Рыба! — вскрикнул Содомкин.
— Гляди-ка, сом! — вскрикнул старшина. — Эх, упустит! — И он изо всех сил потянул Никиту за сигнальную веревку.
— Сом! — не своим голосом закричал Содомкин. — Сом! На помощь, товарищи!
Сом хватал раскрытой пастью жаркий волжский воздух. И рванись он хоть немножко, обессиленный водолаз разжал бы руки. За стеклом видно было, как вздулись жилы на лбу Никиты, а лицо было краснее клюквы. Переполненный воздухом костюм, раздулся как аэростат, мелко вздрагивал, потрескивал и гудел, угрожая лопнуть.
— Бери его под жабры! Накидывай петлю! — хором закричали водолазы.