Бешеная стая
Шрифт:
– Вот что я скажу тебе, Виталик, – я смотрел ему в глаза и видел перед собой завшивевшую овцу. – С этого момента можешь забыть про Ольгу Губайдуллину: ее труп нашли, но может статься, без меня не найдут ее убийц. Вот ты лично на это не надейся. И про банду забудь: она была неуловимой, таковой и останется. Может, их поймают – лет через пять, но ни тебе, ни другому оперу это чести не прибавит: долго ловили.
– Они грохнут тебя.
Я покачал головой:
– Моя смерть принесет им одни неприятности.
– Разве?
– А ты пораскинь мозгами. Розовый после
– Перестрелка в Столярном… – снова заикнулся было Аннинский. И мне стало больно на него смотреть.
– Ну, тогда привлеки меня к уголовной ответственности, посади в камеру или помести под домашний арест. Свяжешь меня по рукам и ногам – только подыграешь мне. Ты паршивый опер, Виталик. Я только сейчас понял, что в людях тебя больше интересуют их горбы. Тебе бы поудобнее усесться и понукать. И как я раньше этого не замечал… А ведь мы с тобой прошли огонь и воду…
Аннинский схватил меня за грудки, повернувшись на стуле. Я продел свою руку между его рук сверху вниз и повернул этот рычаг вверх и в сторону, легко освобождаясь от его хватки. Левой рукой я ударил Аннинского в нос, а правой, обхватив его за голову, припечатал лицом к стойке. Я оказался на ногах быстрее, чем он, и выбил из-под него стул. Аннинский грохнулся на пол и первое, что сделал, – это выхватил свой табельный пистолет. Я цокнул языком:
– А кто выведет тебя на след «псов»?.. По глазам вижу, что ты не расстался с этой мыслью.
– Завтра жду твоего звонка, – сказал Аннинский, вытирая рукой кровь из разбитого носа и убирая пистолет в кобуру.
– Завтра – это завтра, – тихо сказал я. – А сегодня я потерял друга. О тебе, как ты понимаешь, речь не идет: я ходил у тебя в приятелях.
Я вышел на улицу. Сплюнул раз, другой. Но горечь, скопившаяся во мне, была другого качества, а мои плевки – это реакция на величайшее из всех выпавших на мою долю раздражение. Я был расстроен, как будто даже постарел – ровно на столько лет, сколько знал Виталика Аннинского, на восемь лет. Тридцать плюс восемь… Мое тридцативосьмилетнее сердце саднило.
Мой телефон зазвонил ровно в ту минуту, когда я садился к боксеру в машину. Я ответил на звонок, даже не глянув на экран. На проводе была Зоя.
– С тобой все в порядке? – с ходу поинтересовался я. – Жалею о том, что вчера вечером оставил тебя в цеху одну, как уборщицу. – Однако доводы Зои были убедительными: «Бешеные псы» охотились за мной, человеком, который слишком мало знал, Зоя же знала еще меньше. Хичкок отдыхает.
– Так и есть, – ответила она. – Я времени не теряла и вымыла пол.
– Это значит, я могу прийти в гости?
– По этому поводу
Мы с ней как будто сговорились назвать его именно так.
– Передать ему трубку?
– Конечно, я поговорю с ним, – согласился я и дал знак боксеру: погоди, не заводи машину.
Мне показалось, что во время эстафеты передачи телефона я расслышал шепот, как будто Зоя его о чем-то попросила, а он пробурчал что-то невнятное. Я представил их себе как двух заговорщиков… как Розенкранца и Гильденстерна. Почему пришло это сравнение – не знаю. Но в мыслях я пошел еще дальше и буквально увидел, как они подкинули монетку и она снова упала орлом. А я выбрал решку…
– Да? – спросила трубка голосом парня с обложки.
– Юрий Михайлович?
Я вынудил его еще раз дакнуть в трубку. И продолжил:
– Я приеду через час. Мне сначала нужно будет заглянуть в кабачок «13 стульев».
– Только не налакайтесь там. Мне можно вешать трубку?
Я рассмеялся после того, как связь с ним оборвалась. Смех мой был нервный, но я испытал облегчение. До встречи с Юрием Моисеевым мне предстояло получить «официальное опровержение» Вадима из «13 стульев». Теперь у меня не осталось сомнений – официант скажет: «Нет, этого человека я вижу впервые», – и вернет мне снимок Юрия.
Я назвал боксеру адрес кабака.
– Я знаю, где это, – ответил он, выезжая на шоссе Энтузиастов.
– Ты следил за мной?
– Только чтобы отвезти домой – если ты надерешься в стельку, – пояснил Олег, вливаясь в запруженную дорогу.
– Вы что сегодня, сговорились?
Сегодня была смена Вадима Зубко. Я поздоровался с ним кивком головы и, дожидаясь, когда он обслужит двух девушек со следами тяжелой ночи на лице, в очередной раз осмотрелся здесь. Я был готов к любым неожиданностям; уверенности мне придавал боксер, прикрывающий мой тыл.
Наконец Вадим подошел ко мне и в первую очередь извинился:
– В тот день не смог вырваться на работу. Ты приходил?
Я кивнул и дал ему посмотреть на снимок. Вадим очень уверенно сказал:
– Это не он.
– Точно?
– Точно.
– Посмотри еще раз.
Вадим покачал головой:
– Как тебе сказать… Я не запомнил лица того парня, но узнаю его, когда увижу.
– Да, мне знакомо такое состояние.
Мы попрощались, и я пожелал ему доброго дня. А когда плюхнулся в машину, боксеру пожелал побыстрее доехать до дома-мастерской Зои.
– Так бы сразу и сказал, что едем на работу, – съязвил он.
– Смотри на дорогу, юморист.
Фасадная часть дома-мастерской служила парковкой не только для автомобиля хозяйки. Напротив «законного» места на стене был нарисован стилизованный знак инвалида в коляске, и автором этого произведения была Зоя. Около десятка автовладельцев из ближайшей пятиэтажки парковали тут свои машины. Из десятка автомобилей я выделил черный «Форд Эксплорер».
– Тот самый?
– Тот самый, – подтвердил боксер, на автомате расстегивая пиджак, под которым топорщилась кобура с пистолетом.