Бешеные горы
Шрифт:
Но то было лишь одно кратковременное усилие, после которого он смог отлежаться и прийти в себя. А хватит ли ему сил на ночную схватку? А ведь если схватка пройдет успешно, нужно будет еще и бежать, и бежать быстро. Что, если в разгар самый активных действий ему станет дурно, то есть, попросту говоря, он потеряет сознание? Калмык на себе его далеко не унесет. И оставить не оставит. Приказать, чтобы бросал и уходил один, надеясь добраться до своих и вернуться с помощью? Логически это верно и обоснованно, но с точки зрения совести… Не послушает ведь. Или —
Он покосился на Калмыка, лежавшего на своих нарах. Старлей на время успокоился. Совместно принятое решение подействовало на него более чем благотворно. Он даже, как догадался Бурый по мерно вздымающейся груди, сладко дрых, словно был не в вонючем сарае, а дома, на собственном диване.
«Все-таки нервная система у него в порядке, — машинально отметил Глеб. — Был приступ паники, но это рецидив первого пленения. На способность мыслить, на моторику и общую реакцию он существенного влияния не оказывает. Но это сейчас. А как он поведет себя ночью?» Увы, ответ на этот вопрос можно было получить… только ночью.
Ближе к вечеру Бурый тихонько звякнул цепью. Калмык тотчас же открыл глаза.
— Что?
— Пора, — прошептал Бурый.
Он все так же пластом лежал на нарах, хотя больше всего хотелось встать и хотя бы пройтись от стены до стены, проверить, как держат ноги и как поведет себя голова. Но вставание и тем более хождение категорически исключались. Охрана должна думать, что он ни на что не способен, кроме как лежать на нарах и изредка потягивать воду из пластиковой бутылки. Поэтому Глеб, находясь в лежачем, пассивном положении, старался незаметно для постороннего глаза привести себя в норму.
Для этого он долго занимался дыхательными упражнениями, обильно снабжая мозг кислородом, чтобы скорее ослабли последствия контузии. Затем методом аутотренинга погружался в транс, достигая полного расслабления тела. После чего, выйдя из транса, поочередно напрягал все мускулы, пока они не начали «звенеть» при малейшем усилии. По окончании часовой тренировки он чувствовал себя почти так же, как если бы был совершенно здоров. Но то — лежа. А что будет, когда он встанет и начнет двигаться с максимальным приложением сил?
Решив, что на первый рывок его хватит, а там видно будет, Глеб перестал себя терзать и переключился на то, что требовалось сделать в ближайшее время. А требовалось ни много ни мало открыть замки и снять цепи, поскольку, по прикидкам Глеба, их уже не будут проверять до завтрашнего дня.
Непонятно, правда, принесут ужин или нет. Вообще-то должны. Если Мурад похлопотал насчет врача, значит, содержать их обязаны как следует. И ужином обеспечить. На это — главная ставка. Поскольку во время ужина все и начнется. А пока — цепи.
Проснувшись, Калмык тихонько соскользнул с нар и достал запрятанный за ножку гвоздь. Бурый тем временем напряг слух и следил за дверью, чтобы подать знак Калмыку, если кто-нибудь будет приближаться.
Скорчившись на полу,
— Ну? — шепнул Бурый через несколько минут. — Получается?
— Не очень, — проворчал Калмык.
Закусив губу, он яростно орудовал гвоздем в замке, но, Бурый видел по его лицу, тщетно. В камере стоял громкий скрежет, сопровождаемый сопением Калмыка, но долгожданного щелка не раздавалось.
— Шухер, — сказал Бурый, услышав звук шагов, приближающихся к двери.
Калмык быстро сел на нары, уронил голову на грудь. Гвоздь остался зажатым в его руке — не было времени спрятать.
Щель в двери потемнела — за ними наблюдали. И наблюдали тщательно, это Бурый чувствовал каждой клеткой своего тела.
А время шло. На улице заметно стемнело, и в камере, не имевшей окон, быстро сгущались сумерки. Света, скупо льющегося из щелей в дверях, и днем едва хватало на то, чтобы различать лица друг друга. Вечером же, тем более ночью, вообще ничего нельзя было разглядеть. А как Калмык откроет замок в полной темноте? Один, а затем другой? Глебу дужек замков не сломать, и цепи он не порвет — он все-таки не Самсон. Придется придумывать что-нибудь другое. А что?
Глава 23
В двери кабинета, тихонько стукнув, просунулась голова майора Плетнева.
— Разрешите, товарищ генерал?
— Входи, — оторвавшись от бумаг, кивнул Артемов.
Плетнев, невысокий, лобастый, бочком пересек кабинет, бочком же присел на стул. Молча принялся разворачивать свои записи.
— Ну? — поторопил его начальник отдела.
— Мы установили, товарищ генерал, личность гонца, то есть Супьяна. Это житель Ингушетии Супьян Тангиев.
— Ага, — оживился Артемов, — значит, имя подлинное!
— Так точно, товарищ генерал, — подтвердил Плетнев. — Также мы установили, что Супьян Тангиев ехал на поезде Грозный — Санкт-Петербург. Билет брал до конечной остановки…
— Так, — перебил Артемов. — Срочно передайте эти данные Дымкову!
— Уже, товарищ генерал, — сказал Плетнев. — Но Дымков и сам успел узнать про поезд.
— Молодец Дымков, — одобрил Артемов. — Ну и что он докладывает по этому Супьяну?
— Пока ничего, — осторожно сообщил Плетнев.
— Гм, — наморщил лоб Артемов. — Вообще ничего? Он что, провалился сквозь землю?
— Похоже, что так, товарищ генерал, — улыбнулся было Плетнев, но, увидев, что чело шефа хмурится все больше, поспешно продолжил: — Но вы же знаете Дымкова. Он найдет!
— Вопрос в том — когда! — воскликнул Артемов. — Найти-то мы рано или поздно можем каждого. Но в нашем случае «поздно» не подходит. — Он встал и быстро прошелся по кабинету. — А что этот Супьян? Какие удалось собрать по нему сведения?
— Не очень впечатляющие, товарищ генерал, — доложил Плетнев. — Двадцать лет, нигде не работает, занимается при дяде мелким бизнесом. Каких-либо прямых контактов его с боевиками установить не удалось. Но мы работаем в этом направлении.