Бесконечная любовь

Джеймс М. Р.

— Это то, что этот мужчина делал в моей квартире? Он работает на твоего отца? Он собирался отвезти меня в… — Я даже не могу закончить предложение, эта идея настолько ужасна.

Иван бледнеет.

— Я не знаю об этом. Но я пытался остановить его. Я… — Он втягивает воздух. — Я работаю с федералами. Пытаюсь получить информацию, достаточную, чтобы они могли остановить то, что он делает. Это невероятно опасно — работать с законом против такого человека, как мой отец. И я думаю, что он и мой старший брат начали понимать, что я делаю. Поэтому они хотят тебя, чтобы использовать тебя против меня, чтобы причинить мне боль.

Я качаю головой, вырываясь из хватки

Ивана на моих запястьях, но он не отпускает. Его хватка ощущается как железные обручи.

— Я не понимаю, — кипя от злости, я смотрю на него. — Как меня можно использовать, чтобы причинить тебе боль?

Иван замирает, его руки все еще крепко держат меня. Одним быстрым рывком он притягивает меня к себе, его руки прижимают мои к груди, и когда он смотрит на меня сверху вниз, на его лице появляется выражение, которое заставляет меня тоже замереть. Это заставляет всю комнату на мгновение замолчать.

Выражение, которому я не могу дать название или, может быть, я просто не хочу, потому что прямо сейчас я не могу понять, что это значит.

— Тебе уже пора знать, — бормочет Иван, его голос внезапно становится мягким, как ласка. — После той первой ночи, которую мы провели вместе, тебе пора знать.

Его руки на мне, его прикосновения, то, как он смотрит на меня, — этого достаточно, чтобы вернуть все это, даже в этот момент. Достаточно, чтобы вернуть то, как он смотрел и касался меня той ночью в моей спальне, голодный взгляд в его глазах, то, как я чувствовала, как он пожирал меня. Что бы здесь ни происходило, это было по-настоящему. Это было то, что нельзя было подделать. И я знаю, что, когда он отпускает одно из моих запястий и зарывается рукой в мои волосы, притягивая мои губы к своим для яростного, почти болезненного поцелуя, это тоже по-настоящему.

3

ИВАН

Я должен был подумать прежде, чем целовать ее. Я знаю, что такое поддаться желанию, бушующему во мне прямо сейчас, чувству обладания ею, невзирая на последствия. Это чувство привело нас сюда — к моменту, когда моя щека все еще горит от ее пощечины, а ее глаза сердито сверкают на меня, прежде чем мои губы врезаются в ее губы.

Но я не могу остановиться.

Я, черт возьми, не могу остановиться.

Я снова солгал ей. Я сказал ей только половину правды. Я не мог скрыть от нее, кто моя семья, и не иметь никакой логической причины, почему она здесь со мной, в дерьмовом мотеле в Иллинойсе, а не в ее квартире или моей в Чикаго. Я также не мог скрыть от нее, кем я был.

Но остальное…

Я должен сказать ей всю правду, сказать, что я и есть Веном, и что я был тем человеком в «Маскараде», и преследовал ее все это время, и что проник в ее квартиру в маске, чтобы похитить ее, да, чтобы уберечь ее от моей семьи, но также и потому, что мне нужно было выиграть время. Время, чтобы придумать, что делать дальше. Вместо этого она думает, что я спас ее от него, и что он работал с моим отцом, чтобы похитить ее, что Веном — это некое прикрытие для человека, который использует темную паутину, чтобы заманивать женщин в качестве жертв для банды моего отца, занимающейся торговлей людьми. И это имеет смысл. Это история, которая соответствует всему, что произошло до сих пор.

И я готов позволить ей поверить в это, потому что, если бы я рассказал ей всю правду, она бы сейчас не была в моих объятиях.

Я

не смогу удерживать ее долго. У меня есть решение, как уберечь ее от моего отца, но это не то, что удерживает нас вместе. И в любом случае правда в том, что я не думаю, что она хочет этого. Я не думаю, что она останется, независимо от того, что я сказал.

Отвези меня домой и оставь меня в покое.

Эти слова были словно кинжал, который все еще в моем сердце, проворачивается, когда я целую ее, облизывая ее рот, и мой язык переплетается с ее языком, а одна рука крепко сжимает ее волосы, чтобы она не убежала. Как я уже знаю, даже когда ее рот раскрывается для меня, и она начинает целовать меня в ответ, это почти наверняка последний раз, когда я когда-либо буду прикасаться к ней вот так.

И это еще одна причина, по которой я не могу остановиться.

Я отпускаю ее другое запястье и жду, когда она оттолкнет меня. Чтобы разорвать поцелуй и снова накричать на меня. Не то чтобы я этого не заслуживал. Я заслуживаю каждую пощечину, каждое проклятие, и все ужасные слова, которые она могла мне сказать. Я причина того, что ее жизнь рушится.

Хотя она еще этого не знает, она уже никогда не будет прежней. И я не могу удержаться от того, чтобы не взять эту последнюю вещь, которую я не заслуживаю.

Вместо того, чтобы оттолкнуть меня, ее рука скользит под мою рубашку. Я чувствую, как она задыхается, когда моя рука скользит вокруг ее талии, притягивая ее к себе, давая ей почувствовать, как я тверд для нее, и как отчаянно хочу ее.

Я не могу перестать целовать ее даже на мгновение. Если я это сделаю, она может вспомнить, почему она не должна этого хотеть. Это может дать ей время подумать. Поэтому вместо этого я углубляю поцелуй. Я прикусываю ее нижнюю губу, всасываю ее в свой рот, и скольжу языком по ее языку, запоминая ее вкус. Я целую ее так, словно я голодаю, словно я утопающий, а она — мой воздух.

Она стонет, тихим, слабым звуком желания, и это что-то переключает во мне. Мои пальцы прижимаются к ее затылку, когда я подталкиваю ее к кровати, моя рука на ее талии, я хватаю ее рубашку и дергаю ее вверх. Мне нужно чувствовать ее кожу, мне нужно чувствовать ее, чтобы в последний раз попробовать ее на вкус, прежде чем она уйдет навсегда.

Я чувствую, как она пытается сказать мое имя у меня на губах, но я не прекращаю целовать ее достаточно долго, чтобы позволить ей заговорить. Я дергаю за пуговицы ее рубашки, разрывая их, и слышу, как они хлопают по ткани, когда я срываю с нее рубашку. Я чувствую, как она задыхается, слышу тихий крик, который может быть протестом, но я уже опрокидываю ее обратно на кровать, стягиваю свою рубашку через голову, толкаю ее на матрас и раздвигаю ей ноги коленом.

Она издает еще один хнычущий крик мне в рот, когда я расстегиваю пуговицу ее джинсов, хватаю пригоршню денима и хлопка под ним и тяну их вниз по ее бедрам. В тот момент, когда она хотя бы частично обнажается для меня, я падаю на колени перед кроватью, одной рукой сжимая ее бедро, наклоняясь и прижимаясь ртом между ее ног.

— Иван! — Выкрикивает Шарлотта мое имя, ее бедра подпрыгивают, когда я провожу горячую линию от ее входа до клитора языком, всасывая уже мокрую плоть в свой рот, пока ее руки сжимают одеяло. Нет ничего медленного или нежного в том, как я ее вылизываю, я поглощаю ее, облизывая и посасывая, покусывая ее складки, чувствуя, как ее горячее возбуждение покрывает мой рот и подбородок, и я скольжу одной рукой вниз, грубо засовывая два пальца в нее, и я блядь чувствую, как ее бедра начинают дрожать.