Бесконечная суббота

Ursa Minor

Еремеев пожевал щетину, отросшую за эти три дня на его нижней губе, сглотнул комок и снова открыл дверь. Голова дракончика шумно ввалилась в его маленький коридор, больно дав ему прямо под дых так, что он отлетел к стене, и сказала:

– Хррр!

– Ну, и?
– храбро осведомился Еремеев.
– Что надо?

Голова моргнула, большие янтарные глаза скосились на человека.

– Так, - сказал Ромка.
– Идти надо.

И махнул рукой, прогоняя из коридора драконью голову, как лошадь из тесной конюшни:

– Хэй!

Голова

двинулась назад, освобождая тесный коридорчик, и стало видно, что там, сразу за входной дверью, где ещё вот-вот только что была площадка между лестничными пролётами, теперь идёт густой белый снег. Дракон попятился, развернулся, как застрявшая в узком лазе чёрная крыса, и посеменил между заиндевелых куполообразных строений.

Еремеев беспомощно оглянулся назад, но и там тоже, прямо из ниоткуда вплывали в пустую потемневшую кухню кружевные белые хлопья.

– Я...
– начал было он, но махнул рукой, сдался и вышел в снегопад.

***

– Бобровый мыс...
– ахнула Лялька.

– Бобровый мыс, - хмуро согласился Ромка.

Бобровый мыс не был похож ни на один из знакомых Еремееву городов. Он был похож на светлый сосновый бор, где между гигантских корабельных сосен и засыпанных снегом витражных куполов тут и там уходили в небо из земли тонкие стальные ажурные конструкции непонятного назначения.

Еремеев шёл вперёд молча, засунув окоченевшие руки в набитые бесполезными квитанциями карманы, и думал о том, что путешественник из него никакой, супергерой ещё хуже, и что единственное, что в последнее время получается у него хорошо, - это обалдевать.

– Странно, - сказал наконец Ромка.
– Нет никого. И птиц не слышно..

– На таком морозе из птиц уцелеют разве что только пингвины, - стуча зубами, пошутил Еремеев.
– Погреться-то есть где?

– Во всяком случае, ещё недавно было, - еле слышно сказала Лялька.
– Надо найти когонибудь.

Она кивнула Еремееву: нам туда, и нырнула в сторону, под куполообразный витраж.

Под куполом оказалось светло и разноцветно. Пустой пологий эскалатор вёл вниз, дети прыгнули на него без раздумий, и Еремеев поехал за ними, потому что решил, что раз уж так, то вряд ли там, на другом конце, его ждёт Минотавр - максимум мелкие неприятности.

Эскалатор долго шелестел вниз, и проплывающие мимо фрески с изображением людей и драконов напоминали Еремееву внутренности египетских пирамид. С каждым десятком метров нарисованных людей становилось всё меньше, нарисованных драконов всё больше, и он подумал, что, ей богу, не удивился бы, случись первому встречному быть мало похожим на человека.

Однако внизу тоже никого не оказалось. Эскалатор привёз их в огромный пустынный холл, похожий на заброшенный подземный паркинг, только с множеством прозрачных арок и переходов.

Ромка спрыгнул с уходящего в пол эскалатора и замер в недоумении.

Да, это вам не по чужим мирам шляться, подумал было злорадно

Еремеев, но тут же раскаялся: пусть они и странные, эти дети, но они всё-таки дети.

– Что?
– спросил он, и мальчик растерянно посмотрел на него снизу вверх.

– Это порт, - сказала Лялька.
– И нет никого.

Свет, мерцавший под прозрачными арками, становился то ярче, то приглушённее, словно там, за этими высокими сводами, дышало что-то огромное, живое, состоящее из света и воздуха. Очередной дракон. Эскалатор замедлился и остановился.

Лялька всхлипнула, и в наступившей вдруг тишине стало слышно, как где-то далеко-далеко плачет младенец.

– Чёрт, - подвёл итог Еремеев.

Коридор, по которому они пошли на звук, тоже был пустынным и разноцветным, и в нём то тут, то там время от времени мелькали густые, почти чёрные тени.

Теперь уже дети жались к Еремееву - испуганно и молча, и он понял, что впервые за всё это время ... не то, чтобы они поменялись местами... просто почва ушла из-под ног не только у него одного.

Малыш плакал и плакал - всё громче и громче, а Еремеев шагал и вспоминал эпитеты к слову "болван": "круглый", "безнадёжный" и много других, не делавших ему никакой чести.

Ребёнок лежал в самой середине большого круглого зала - в какой-то штуке, которую с натяжкой можно было назвать люлькой, к "люльке" этой со всех сторон тянулись тонкие разноцветные провода, а по наружной стене зала стелилась приплывшая следом за их троицей густая чёрная тьма.

– Я сплю, и мне всё это снится, - сказал Еремеев. Он подошёл к "люльке", беспрепятственно подобрал на руки плачущего младенца и развернулся было идти обратно - туда, откуда пришёл, но тьма, клубившаяся у стен, колыхнулась к нему и накрыла его вместе с его ношей.

– Аминь, - вздохнул Еремеев, покрепче прижимая малыша к себе.

– Ты взял чужое, - сказал мрак.

– Ты тоже, - сказал Еремеев и подумал, что в этом странном мире, в котором дети одни гуляют между реальностями, не очень-то и понятно, кто кого должен спасать...

Ребёнок у него на руках пискнул, перестал плакать и сказал:

– Ай...

В ответ в темноте проступили далёкие стены и неясные фигуры, завёрнутые в серые плащи. Был ли это всё ещё Бобровый мыс, Еремеев не знал, но Ромка с Лялькой тоже оказались невдалеке - перешёптывались и жались друг к дружке, как два испуганных птенца.

Серые тени колыхнулись ближе:

– Из няньки выходит не очень хороший боец... Отдай ребёнка...

– Это не ребёнок!
– крикнула Лялька.

Тени затрепетали, развернулись, какая-то часть из них поплыла от Еремеева к ней, а она вцепилась в Ромку и затараторила - быстро-быстро, словно боясь не успеть:

– Господи, Еремеев, ну, когда же ты уже вспомнишь, кто ты такой, чёрт тебя побери! Хватит разводить канитель вокруг очевидных вещей!

Серое колыхнулось вперёд и накрыло их всех с головой.