Бесконечное лето: Не чужие

Руджа Александр

— Позитивное мышление, Алиса, — напомнила Славя. — Это не моя глупая прихоть, а наиболее надежный способ сохранить рассудок в стрессовой ситуации. Американцы как-то проводили эксперименты, а мы у них потом… позаимствовали результаты. Положительный взгляд на мир — каким бы страшным и черным он ни был на самом деле — реально работает. Советую перенять — враги плохого не посоветуют.

— Ну не свистец! — на вопль Алисы откуда-то со склада откликнулась на этот раз и Ульяна, которая убежала в темноту выяснять причины рыжей ярости. — Свистец-Кабанец!

— Козлы! — вскоре

подтвердил первоначальное предположение ее звонкий голос. — И даже козлята. Жирный боров Кабанец закупил гнилую картошку.

Лена тихонько хихикнула.

— Я начинаю понимать точку зрения Алисы, — прошептала Мику, не отрываясь от чистки. — Только вы фамилию интенданта неправильно произносите. Он же с Западной.

— А как надо?

— Как тетя Роза, повариха, когда-то сказала: «Кабанець. С мягким кончиком.»

На этот раз комнату потревожило разноголосое хихиканье. «В школе меня учили, каким нужно быть, — сказало радио. — Правдивым, честным и чистым в словах и делах. Но все, что я делаю — неважно, когда, где и с кем — это грех. Это грех».

— Думаю, эту партию он выбирал с закрытыми глазами, — сказала Алиса. — А то и наоборот, с широко открытыми глазами и растопыренными руками, за какой-нибудь невинный подарок от колхозников. От наших героических тружеников полей. Полный холодильник копченого сальца, скажем.

— И очень даже просто, — согласилась Ульяна.

— Как прозаично, — вздохнула свистящим механическим голосом Мику.

— Это можно исправить, — решил я. — Как насчет такого: «Заходящее солнце окрашивало стены правления колхоза «Путь Феликса» в цвета крови и кумача, точь-в-точь такого, какой болтался сейчас на флагштоке здания, сиротливо стоящего в центре села. Заслышав топот копыт, от которого по небу летела клубящаяся пыль, густая, как борода Карла Маркса, председатель колхоза выскочил на крыльцо и увидел страшное. Со стороны города галопом неслась кавалькада, которую возглавлял маленький толстый человечек с длинными вислыми усами и соломенным брылем на круглой голове. Осадив лошадь и подняв ее на дыбы перед самым крыльцом, он громовым голосом воскликнул: «Хозяин! Подать мне и моим благородным спутникам из специнта две тонны твоей лучшей картошки!»

— Ты болтун, Санечек, — задумчиво сказала Алиса. — Мне это в тебе нравится.

Я понятливо кивнул.

— Только это?

— Купирование конфликта путем выставления начальства в нелепом свете. Хороший ход, Саша, — пробормотала Славя.

— Так, люди со здоровыми руками! — закричала из кухни кто-то из поварих, может, и та самая прославленная Мику тетя Роза. — Треба на завтра принести с подсобки

через улицу еще полмешка картопли, нехай подсохнет тут! Кто там из вас здоровый, слабосильная команда?

— Я пройдусь, пожалуй, — поднялась Славя. И я почему-то поднялся тоже.

Даже сейчас я иногда думаю — почему? Чем она привлекала меня? Славя… в ней не было яростного алискиного задора, не было ленкиной меланхолии, не было мечтательности Мику. И все же я не мог не отправиться с ней. В нас что-то было. Что-то общее. Но и это тоже я понял уже очень сильно потом.

На улице моросил мелкий противный дождь, по хозяйственному двору мельтешили серые тени — ну, самое время, декабрь скоро, почему бы и не пойти дождю? Славя шлепала по хлюпающей земле молча, я тоже месил опилки и грязь безмолвно, героически перенося тяготы службы.

В подсобке было просторно — а запасы-то практически на исходе, скоро будем крапивой и лебедой питаться, да… Мы подхватили нужный мешок: я, как джентльмен, за тяжелую и неудобную часть, Славе же досталась длинная и невесомая горловина, и тут мне кое-что пришло в голову.

— Слушай…

— Да? — она смотрела, вежливо и доброжелательно, но вот сочувствия и симпатии во взгляде не было ни на грош. Так сантехник смотрит на неновый уже, но надежный хомут, который, конечно, поизносился, но еще вполне послужит, особенно если заменить прокладку внутри.

— А что про меня говорят?

— Кто? Где?

— Ну… вообще в целом. Девчонки. Ты же слышишь, наверное…

— Думаешь, мы только о тебе и говорим? — она слегка улыбнулась, или мне это показалось в неверном влажном свете зарешеченных болтающихся на дворе ламп под широкополыми жестяными колпаками. — Предмет бесед номер один — на кого сегодня посмотрел за обедом Саша?

— Нет, ну я не про это… Чисто профессиональный интерес, понимаешь — какие недостатки отмечают, а то, если снова будем работать вместе, а я от них не избавлюсь, то может что-нибудь плохое случиться. Вот.

— Очень слабо, лейтенант, — она усмехнулась повторно, только теперь это было жестко и холодно. — Обычно ты стараешься получше, но в этот раз объяснение — хуже не придумаешь. Ни уму, ни сердцу. Но я отвечу.

— Серьезно?

— Конечно, серьезно. Про тебя на самом деле разное говорят. И что ты воевал год в ополчении в звании майора, обгорел, перенес операцию по пересадке кожи, и потому так выглядишь сейчас… Говорят, что ты сбежал из «четырнадцатого» стационара, который на Седова, где сидел за три убийства и два изнасилования, но я насчет этого сомневаюсь…

— А насчет остального, значит, нет?

Славя не обратила на мои слова внимания.