Беспамятство
Шрифт:
— С ума не сходи. Давай номер,
И, положив записку в карман, отправилась к ближайшим автоматам на станции метро.
Трубка вспотела в руке, сердце колотилось с перебоями, и вдруг родной голос закричал: «Ляля! Это я!»
Дыхание так перехватило, что она ответила не сразу. Слёзы текли прямо в рот.
— Где ты? Что случилось?
— Случилось. Приедешь, узнаешь. — Макс назвал адрес.
– Возьми левую машину. Привези из нашего тайника немного денег и панку, остальное пока не трогай. Да, еще захвати ботинки — тут ни у кого нет сорок шестого размера. Купи мне новый мобильник, зарегистрируй на вымышленную фамилию. Учти, за тобой могут следить. До встречи.
Дом, указанный Максом, находился в переулке, недалеко от Курского вокзала. Войдя в обшарпанный подъезд довоенной многоэтажки с расхлябанным лифтом в железной сетке, Ляля узнала разрисованные самодеятельными
Он сам был весь в слезах.
— Бедная моя! Я виноват перед тобой, — шептал Максим, покрывая поцелуями лицо жены.
— Не надо. Мы были счастливы, И опять будем. Это важнее. Откуда только брались слова? Голова и тело горели, словно
в огне. Как сильно она его любила и поэтому чуть не потеряла. Но что меняет это знание, если невозможно любить меньше?
Его рассказ напоминал дешевый детективный роман, последняя глава которого ещё не написана, Ольга выслушала до конца, почти не перебивая.
– В выходной день, рано утром - я не хотел тебя будить — меня срочно вызвал в кабинет Большаков - якобы произошла трагедия на стройке в Ярославле. В холле холдинга несколько охранников в черных масках сразу набросили мне на голову мешок и затолкали в автомобиль. Везли около часа и освободили в глухом каменном помещении, куда мы спустились но длинной каменной лестнице. П ахло сырым цементом и древесиной — но-видимому, глубокий подвал строящегося дома. Маски тут же принялись меня нещадно избивать, задавая лишь один вопрос - где акции и компромат? Я вспомнил, что как-то сказал Виталию Сергеевичу после развода с тобой: «Если надумаете меня подставить — прокуратура получит интересные документы». Он еще засмеялся: «Ты?! Да у тебя кишка тонка». Но при чем тут акции? Ведь отец мог узнать о них и у тебя. Меня почти не кормили, а били регулярно, даже пробовали пытать и держали в наручниках. Одного истязателя я узнал но характерному разрезу глаз - он приближённый Бачелиса. Через месяц сообразил, что живым не выйду, а акции нужны юрисконеульту, чтобы завладеть контрольным пакетом и прибрать холдинг к рукам. Ещё через пару месяцев им тоже стало ясно - из меня ничего не выбьешь, а что делать дальше, они не знали или пока не решили, видно, убийство в первоначальный план не входило. Тогда меня начали выводить на работу. Строительная площадка - несколько гектаров хвойного леса в окружении высоченного кирпичного забора. Уже возведены подсобные помещения, заканчивалась обкладка мрамором бассейна. Основное здание, в подвале которого меня держали, судя но всему должно иметь четыре этажа, пока дюжина каменщиков трудилась над вторым. Всего на стройке занято с полсотни людей - таджики, узбеки, вьетнамцы. Запуганные, грязные, но сути - рабы: за территорию никого не выпускали, на ночь загоняли во времянку. Охрана круглосуточная, и по забору — камеры видеонаблюдения. Я прикинул — похожий заказ был оформлен в Болшево на Ярославке для очень видного олигарха, бывшего крупного спекулянта недвижимостью, а ныне депутата Госдумы. В моей папке есть документ, подписанный официальными лицами, по переводу пяти гектаров заповедного леса в обычную дачную землю, а вековые сосны названы кустарником, подлежащим вырубке. Это преступление, впрочем, нынче вполне стандартное, даже массовое. Меня к этому заказу в своё время не подпустили. Все-таки не доверял мне Виталий Сергеевич, и правильно делал. А если ты до сих нор думаешь, что он не в курсе всего - эдакий любимец простого народа дедушка Ленин, — должен тебя разочаровать. Другое дело, что Большаков не ведает, кто им манипулирует, в какую игру втянут и чем она для него может кончиться. Слишком высокого о себе мнения.
– У Бачелиса роман с Вероникой, - вставила Ольга, уловив подтекст.
– Значит, дело ещё серьёзнее. — Максим отвлёкся только на секунду и продолжил, - В общем, я работал внизу, а с закатом личные стражи возвращали меня в подвал с очередной порцией побоев, уже не слишком жестоких, так, по инерции. Они сами устали, но надеялись, что теперь я сломаюсь от голода. Бежать теоретически невозможно, только тюремщики не учли,
– Здесь немного - пятьсот тысяч. Остальное, когда ты пропал, я отдала Вале - она была на мели, велела ей открыть счёт в банке, под проценты.
Максим благодарно поцеловал руку бывшей жене.
– Но я достану сколько надо, не беспокойся, — сказала она,
– Ну, иди,
– А что потом? — спросила Ляля растеряно.
– Не знаю, По обстоятельствам.
Они посмотрели друг другу в глаза и крепко обнялись. Сквозь чужую рубашку и костюм пробивался запах, от которого шла
кругом бедная Лялина голова. Макс был и оставался её мужем, единственным возлюбленным, жизнь без которого теряла всякий смысл, В самую трудную минуту он позвал именно сё, и все прежние обиды показались ничтожными. Валя, Маша, Даша,,, Какая ревность? Ревность к любви не имеет никакого отношения. Ревность — уязвлённое чувство собственника. Мы говорим: моя любовь, мой муж, моя возлюбленная и лучшая половина. И неважно, уводят твою половину навсегда или грахают в тёмном коридоре. Твоё личное достояние присвоено чужаком, тебя нагло обокрали — вот где корень обиды. А она не жадная, согласна быть женой в гареме Макса. Если у него хватает любви на всех - какая разница? Когда закончится этот ужас, они снова соединятся и уже не расстанутся никогда.
«Никогда не говори никогда,» Где она это слышала? Кажется, был такой американекий фильм. На всякий случай Ляля трижды сплюнула через левое плечо.
Машину взяла у Романа и в назначенное время стояла в назначенном месте. Она так нервничала, что верный друг сам сел за руль. Сейчас, чтобы скрасить время ожидания, Рома толкался возле витрин Елисеевского магазина. Он тут не был давно и подивился хитроумию торговцев, мелкими буквами приписавших на продуктовых ценниках — «за сто грамм», а не то какого-нибудь заезжего провинциала, решившего поглазеть на роскошь старинного убранетва и бронзовый бюст отца-основателя, хватит апоплексический удар. Даже Брагинский, человек далеко не бедный, стеснялся несоответствия стоимости товара своим возможностям.
Прошёл час, другой, а Макс не объявлялся. Ляля только сейчас заметила, что день душный и нечем дышать. Не выдержала, вышла из автомобиля, хотя знала, что нарушает условие, и свернула за угол направо. Сначала сделала вид, что читает афиши на стене оперного театра, потом спустилась вниз, до пересечения Большой Дмитровки со Столешниковым переулком, и достигла железной решётки, За нею, в глубине двора, в который можно проникнуть, только минуя милицейский пост, находилось ничем не примечательное и не очень высокое здание с гладкими стенами, без балконов и других архитектурных украшений. Похоже на тюрьму, только чистенькую и бледно-жёлтого цвета. За одним из стандартных немых окон без переплётов в кабинете следователя по особо важным
делам сидел человек, которого она любит так сильно, что трясётся от страха — что с ним, как там дела, почему так долго?
Неожиданно заметила, что всё время молится про себя: «Господи, помоги, Господи, спаси». Но вряд ли она обращалась к Богу, просто должна была что-то делать, хотя бы бормотать, чтобы не думать. О чём думать - непонятно. И страшно. «Господи, помоги, Господи, спаси!» - твердила Ляля беззвучно. Господь не помогал - Макс оставался внутри, но Ляля не обижалась: может, в этот момент Он его спасает.
Она перешла на другую сторону улицы, зашла в обувной магазин на углу и, вертя в руках первую попавшуюся туфлю, следила через витринное стекло за будкой дежурного. Никто не выходил, но через ворота медленно выползли, одна за другой, две тяжёлых чёрных машины с сильно тонированными стёклами. А что если Макса увезли? Мобильник молчал. Ляля вернулась к оперному театру, когда в сумке затренькало. Она выхватила трубку и, услышав: «Всё в порядке. Иду к тебе «невольно оглянулась. Знакомая фигура виделась отчётливо. Макс и без того очень высок, а из-за худобы казался ещё выше. Он вообще сильно изменился за полгода заточения, и Ляля подумала, что не каждый способен его сразу узнать. Это почему-то успокоило.