Беспечные ездоки, бешеные быки
Шрифт:
Бладорн, пока ничего не совершив на ниве кинопроизводства, вынашивал идею в себе, не советуясь с Йаблансом. За пять минут до второй встречи в штаб-квартире «Галф + Уэстерн» на площади Колумба он позвонил руководителю «Парамаунт»:
— Ты даже представить не можешь, чего я добился — сказка стала былью, — пролаял он в телефонную трубку.
— Расскажи, пожалуйста, Чарли, что за сказка, что за быль?
— Я создал компанию режиссёров — Фрэнсис, Фридкин и Богданович!
— Великолепно, Чарли, великолепно. Желаю хорошо повеселиться.
— Не понял, разве тебе не интересно, ведь их компания станет частью твоей студии?
— Как бы не так, Чарли. Понятия не имею, о чём ты говоришь, так что попрошу без намёков.
— Так поднимайся к нам.
Йабланс в сопровождении трёх директоров компании пришёл в конференц-зал. Бладорн встретил их ослепительной улыбкой:
— Ну, что скажешь, Фрэнк? Неплохо, а?
— Дерьмо,
— О чём ты, Фрэнк?
— Вас, ребята, я, конечно, понимаю, вы жаждете самовыражения. Наснимаете всякой чепухи, потому что ни на что сногсшибательное просто не способны, свалите от нас и будете работать на дядю, а нам останутся рожки да ножки.
— Ну, зачем ты так, Фрэнк, зачем. Будь помягче. К этой минуте накалился и Фридкин:
— Ну, ты, Фрэнк, и дерьмо. Не пойму, какого чёрта мы здесь сидим и выслушиваем, как он нас поливает.
Бладорн начал уговаривать его не уходить.
— Да пошли вы оба в одно место, — ответил Фридкин и удалился с гордо поднятой головой.
Несмотря на неудачное начало, все трое заинтересовались — прельщала и творческая свобода, и перспектива большой прибыли, и возможность поприжать Эванса. Но Йабланс продолжать противиться идее. Меньше всего на свете ему хотелось получить компанию, которая выкачивала бы у него деньги на производство продукции, контролировать которую он не мог. Причём, во всём он винил Фрэнсиса: «Коппола делал с Бладорном примерно то, что Страдивари со своими скрипками. Не удивлюсь, если процентов на 40 это была именно его задумка. Он прикидывался перед Бладорном бедненьким простачком в теннисных туфлях и вельветовых штанах, а сам летал на реактивных самолётах и ездил на лимузинах — типичный марксист в «Мерседесе» Но Йабланс решил пока не форсировать события, мол, всё равно из этой затеи ничего путного не выйдет. Режиссёры сами сожрут друг друга, поведут себя не лучше стран-участниц Лиги арабских государств, где каждый тянет одеяло на себя. Стоит дать режиссёру власть, разрешить действовать по своему усмотрению, как сразу все окажутся у разбитого корыта. «Конечно, я не мог позволить такому случиться, рассказывает Йабланс. — Но я понимал, что крах, а он был неминуем, должен наступить благодаря им самим. Просто им нужно немного помочь». Йабланс уселся в сторонке и приготовился получать удовольствие.
Коппола пригласил Фридкина и Богдановича в Сан-Франциско, где в своём доме на Бродвее устраивал для них званные обеды. Фридкин рассказывает невероятные вещи — Лукас прислуживал за столом, пока режиссёры вели беседу: «Он до сих пор оставался помощником, мальчиком па побегушках». Коппола возглавлял в Сан-Франциско небольшое сообщество киношников, но в этой роли походил, скорее, на Людовика XIV, нежели на «крёстного отца». По-прежнему вёл вызывающе яркий образ жизни, был солнцем, что освещало небеса и давало жизнь цветам, источником работы и наслаждений. Том Лудди исполнял при нём роль Талейрана. Он заведовал Киноархивом Тихоокеанского побережья и имел возможность снабжать Фрэнсиса копиями фильмов для просмотра в его личном кинозале, а также устраивал приёмы для всех великих заморских режиссёров, которые приходили в «Калейдоскоп» воздать почести Копполе — местной «царствующей особе». Новомодный ресторан «Шез Панисс», которым владела подруга Лудди, Элис Уотерс, стал буфетом компании «Калейдоскоп». А дом самого Копполы превратился в место нескончаемых вечеринок, по которые девушек заманивали незамысловатым вопросом: «А не хотели бы вы присоединиться к компании Фрэнсиса?». «Ни для кого не секрет, что Фрэнсис был большой охотник до женского пола, — рассказывает Марша Лукас. — Как правило, Элли оставалась с гостями не больше получаса, а затем уходила с детьми наверх. Фрэнсис же вёл себя как ребёнок в бассейне, забавляясь многочисленными игрушками. Мне было обидно за Элли, его отношение к ней иначе, как омерзительным, не назовёшь». Элли оказалась в своём доме в роли Кей Карлсоне. Коппола настойчиво предлагал Фридкину переселиться в район Залива и работать вместе «Я любил Фрэнсиса, но сама мысль о том, чтобы стать ближе или войти в его круг, представлялась мне отвратительной», — замечает Фридкин.
Фридкин уже занимался «Изгоняющим дьявола», по обещал свою следующую картину делать для «Компании режиссёров». Питер Барт предложил Богдановичу собственный проект под названием «Молитва Эдди» (позднее он получит название «Бумажная луна») в качестве первой картины в рамках новой компании. Сюжет разворачивался в годы Великой депрессии и повествовал о непростых взаимоотношениях и странствиях мошенника и его не по годам развитой дочери.
В отличие от многих других режиссёров своего поколения, Богданович ощущал себя в Голливуде как дома и в полной мере пользовался своей известностью. Он возносился всё выше и выше,
Говоря о Сибилл, он всегда переходил на покровительственный тон: «Когда я впервые увидел её, это была лишь причуда, намёк, тоненький голосок, что донёсся до моего слуха. Рука потянулась, и — появилась она. Очень благодарный материал, следует, куда укажешь». Наверное, не осталось журнала, с обложки которого на вас не смотрела бы, улыбаясь во весь рот, самодовольная парочка, словно говоря: «Мы — Питер и Сибилл, а вы — нет!». Кэри Грант посоветовал Питеру сбавить обороты:
— Перестань твердить, что у вас — любовь, что вы — счастливы.
— Почему?
— Потому что остальные не влюблены и совсем не счастливы, а, значит, не хотят, чтобы им кто-то жужжал о своей любви.
— Но, Кэри, я считал, что люди радуются, видя влюбленных.
— Отнюдь. Запомни, Питер: народ не любит красивых и счастливых.
А вот слова, сказанные самим Богдановичем, но позднее, уже сдержанным, умудрённым опытом человеком: «Зависть, ревность и грязь окружают кумира в невероятных количествах».
В свободное от фотосессий время пара проводила на ток-шоу. Регулярно появлялась в программе Джонни Карсопа, которого Питер иногда даже заменял. За любовь носить рубашки в полоску с белыми воротничками, изредка разбавляя гардероб аскотским галстуком, его стали называть денди. Непременной деталью образа Питера стало золотое кольцо с печаткой и его инициалами. Он млел от счастья, получая приглашения в Белый дом, не испытывая ни капли робости и смущения перед тем обстоятельством, что приглашал его такой человек, как Никсон.
Богданович стал ходить за покупками в близлежащие магазины, соответствовавшие его теперешнему положению в обществе. Доход от картины «Что нового, док?» позволял ему и Сибилл вести совместное хозяйство на огромной гасиенде в испанском стиле, построенной в 1928 году на Копа-де-Оро в Бель-Эйр, через улицу от дома Джона Форда. Окна дома закрывали изящные козырьки в зелёно-белую полоску. Во внутреннем дворике, в окружении цветов, располагался фонтан. Обставлен дом был белыми диванами и массивной европейской мебелью из тёмного дерева. Стены были увешены мрачными полотнами отца, в золочёных рамах, исполненных его матерью. Вокруг дома была тщательно подстриженная живая изгородь, вода в бассейне — кристально чистая, а в гараже, рядом с ещё четырьмя автомобилями, блестел «Роллс-Ройс» модели «Сильвер клауд» («Серебряное облако»). Богданович до сих пор не любил водить машину и вечно плутал на территории городка Калифорнийского университета, если всё-таки ему приходилось садиться за руль. «Без нужды я сам никогда не сажусь, меня возят», — говорил он, улыбаясь своему благоразумию. Говорят, в поместье у него было 19 слуг. Однако жизнь от этого лучше не становилась: он просил помощи у навещавших его журналистов, жаловался, что места для интервью они подбирают не те и беспокоился, как бы дужка очков, которые он постоянно носил, не оставила след на переносице во время фотосъёмки. В спальне, рядом с кабинетом Питера, обитал ещё и Орсон Уэллс, быстро превратив её в мусорную яму, до краёв наполненную недоеденными обедами и вонючими окурками. Сибилл его присутствие выводило из себя.
Богданович решил отказаться от «Молитвы Эдди», считая картину проходной, повторением его же «Последнего киносеанса». Он хотел поставить на студии «Уорнер» вестерн по сценарию Ларри Макмюртри, который впоследствии все узнают как «Одинокий голубь». В качестве исполнителей Питер думал пригласить Джона Уэйна, Джимми Стюарта и Генри Фонду. Стюарт и Фонда согласились, а вот Уэйн отказался: «По сюжету выходит, что вестерну конец, а я, Питер, ещё не готов повесить свои шпоры на гвоздь». Богданович был уверен, что это проделки самого Форда: «Одно дело написать о нём книгу, снять фильм, но забрать из его обоймы трёх лучших звёзд — это слишком».