Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)
Шрифт:
Соколовский исступленно замахнулся саблей на Романина, но санитар Греков ударил его изо всей силы в спину. Соколовский упал на разбитый столик и выронил саблю.
Мы кинулись вон из кавярни' и через какой-то Двор выбрались на железнодорожные пути и вернулись на поезд.
Мы тотчас прошли к Покровскому и рассказали ему обо всем, что случилось в кавярне.
Покровский приказал запереть на ночь "команду" и в случае, если Соколовский явится, его не пускать, а утром сообщить о случае
Я пошел на ночь в операционный вагон. Мне нужно было простерилизовать бинты перед завтрашней погрузкой раненых.
Среди ночи кто-то начал возиться у дверей, пытаясь открыть их трехгранкой. Но я запер двери еще и на обыкновенные замки. Одной трехгранкой открыть их было нельзя.
Человек долго ковырял трехгранкой, потом постучал ко мне в окно. Я подошел и всмотрелся. За окном стоял Соколовский, без фуражки, в накинутой на плечи солдатской шинели.
– - Пусти переночевать,-- сказал он мне.-- Спрячь меня, студиоз.
– - Нет!
– - ответил я.-- Не пущу.
– - Если бы у меня был наган,-- сказал Соколовский и криво усмехнулся,-я бы припаял тебе сейчас хорошенькую блямбу, фраер! Ты бы у меня отправился к своей покойной праматери. Не пустишь?
– - Нет.
Соколовский придвинулся к окну.
– - Когда-нибудь, бог даст, встретимся. Запомни меня получше, фраер. Чтобы сразу меня узнать и успеть помолиться, пока я не выпущу из тебя твою хилую кровь.
– - Романин!-- позвал я, хотя знал, что Романина в аптеке нет.-- Пойдите сюда.
Соколовский с силой плюнул в стекло, отступил и исчез в темноте. Я погасил свет, достал из ящика с лигнином спрятанный там револьвер и долго сидел, дожидаясь нападения.
Соколовский больше не появлялся. Он исчез. Но на пятый или шестой день к поезду, стоявшему тогда на станции Радом, подошел добродушный крестьянский парень, подал дневальному ящик, зашитый в парусину, и тотчас ушел.
На ящике было написано: "Сестрам милосердия военно-полевого санитарного поезда No217".
Дневальный отнес ящик старшей сестре. Под парусиной лежала записка: "Всем сестрам -- по серьгам. На добрую память от поручика Соколовского".
Ящик вскрыли. В нем в черных футлярах, оклеенных внутри лиловым бархатом, лежали бриллиантовые серьги. Футляров было ровно столько, сколько на поезде было сестер.
Покровский приказал немедленно сдать серьги коменданту станции.
Через три дня мы прочли в маленькой брестской газете телеграмму о необыкновенно дерзком ограблении ювелирного магазина в городе Вильно.
В тот же день к Покровскому пришел комендант и спросил:
– - У вас работал санитаром человек, именовавший себя поручиком Соколовским?
– - Да, работал.
– - Где он сейчас?
– - Не знаю.
– - -
– - Почему?
– - Потому что это была крупная дичь.
– - Я не охотник,-- шутливо ответил Покровский.
– - Напрасно!-- загадочно промолвил комендант и ушел, так и не объяснив главному врачу, кто такой был Соколовский.
Сначала мы терялись в догадках, но скоро о Соколовском забыли.
Только два года спустя мне случайно удалось об этом узнать. Я работал тогда на Новороссийском заводе в Донецком бассейне, в дымной Юзовке.
В нашем цехе служил чертежником бывший эсер Гринько, бледный чахоточный человек, ходивший в мягкой шляпе и относившийся с нескрываемой иронией ко всему, что происходило вокруг.
Я снимал дешевый номер в гостинице "Великобритания". И вот в этом затхлом номере Гринько рассказал мне о том, как его судили в Екатеринославе за принадлежность к партии эсеров и приговорили к ссылке в Сибирь на пять лет.
По пути в Сибирь, в Харькове, ввели в арестантский вагон молодого человека в кандалах, в пенсне без оправы.
В вагоне было много мелких воров, так называемой "шпаны". Когда человек в кандалах вошел в вагон и сказал только одно слово "ну!", "шпана" тотчас притихла, освободила для него, несмотря на тесноту в вагоне, целое отделение и начала всячески перед ним лебезить.
Чертежник заметил, что и конвойные относились к молодому человеку в кандалах с некоторым почтением и делали ему поблажки.
Человек в кандалах пригласил чертежника к себе в отделение, сказав при этом, что он сам -- интеллигент, говорит на нескольких языках и весьма любит музыку.
Чертежник рассказал человеку в кандалах о своих злоключениях. Тот внимательно выслушал его, наклонился и сказал вполголоса:
– - Я вас освобожу.
– - Как!
– - Без шухера! Глупо переться в Сибирь по такому идиотскому делу, как ваше. В ссылке вы через два года загнетесь.
Человек в кандалах расспросил чертежника про все обстоятельства его дела. Чертежник рассказал, хотя, конечно, не верил в то, что этот уголовный может ему помочь. Все это походило на грубое фанфаронство.
Но где-то в Пензенской губернии на какой-то узловой станции в вагон пришел жандармский офицер с телеграфным предписанием, присланным из Екатеринослава вдогонку поезду, о том, что в связи с направлением дела /Гринько к доследованию упомянутый Гринько должен быть снят с поезда и отправлен в тюрьму города Наровчата, где и будет дожидаться дальнейших распоряжений.
Чертежника сняли с поезда, а молодой человек в кандалах только подмигнул ему напоследок и посоветовал быть "осторожнее на поворотах".