Беспокойное наследство
Шрифт:
— Ты меня любишь? — спросила я, глядя снизу вверх в его потемневшие глаза, не защищенные, как обычно, завеской иронии.
— Ты меня любишь? — очень серьезно спросил и Павлик — это было как эхо…
…Кто-то уверенно постучал и, не ожидая ответа, толкнул дверь. На фоне освещенного прямоугольника возник четкий мужской силуэт.
— Привет, Павлик, — произнес тенорок. — Экономишь электроэнергию?
Вспыхнул свет, и перед нами предстал сосед Павлика — скрипач Степан, высоченный парняга в смокинге и бабочке. Он шагнул в комнату и тут только заметил мою персону.
— Пардон, — непринужденно
— Какого черта ты вламываешься, как к себе домой? — не церемонясь спросил Павлик.
— В подобных ситуациях надо просто запирать дверь, — нахально парировал незваный гость и невозмутимо уселся, сложившись пополам, в вытертое плюшевое кресло. — Я по делу. Понимаешь, старик, тут сегодня подвернулась работенка, а у меня лопнула струна.
— Неужели?! — ужаснулся Павлик. — И что говорят доктора?
— При чем тут доктора? Струна лопнула. На инструменте. Понимаешь? Струна соль.
— Уф-ф… — Павлик облегченно вздохнул. — Ну и напугал ты меня! Я привык, что ты говоришь в каком-нибудь переносном смысле. Значит, струна — буквально струна?
Степан на Павликовы шуточки не реагировал.
— Я же четко выражаюсь — струна. Запасной у меня нет, магазины уже закрылись…
— А ты пожертвуй одной из струн души, — мягко посоветовал Павлик.
По-моему, это был уже перебор.
— Тебе все шуточки, — разозлился Степан, — а у нас живые деньги горят. Выручай, старик.
— Я?! Чем же я, рядовой великой армии труда, могу выручить святое искусство?
— Да брось ты хохмить. Моя маман как-то говорила, я вспомнил, что у тебя от папаши осталась скрипочка…
— Ну и что?
— Может, при ней и запасные струны найдутся?
— Где-то она на антресолях лежит. Там у меня страшнейший завал. Я ее, правду говоря, с детства и не видел. Ну ладно, попробую раскопать.
Павлик вышел и пропадал довольно долго. Наконец вернулся, неся старенький скрипичный футляр. Павлик старался держать его подальше от себя, чтобы, упаси бог, не испачкаться пылью. Чистюля Павлик. Он и со своего крана умудрялся спускаться после смены таким же выглаженным, каким появлялся на работе.
— Ле, принеси-ка с кухни тряпку.
Он аккуратно вытер футляр, раскрыл его.
— Тебе везет — вот и запасные струны.
— Разреши взглянуть. — Степан протянул руку и принял скрипку — так бережно может коснуться инструмента только музыкант, — с интересом оглядел ее со всех сторон. — О-о-о… — с уважением протянул он. — А она почтенного, держу пари, возраста… — Степан придвинулся поближе к свету, поднял скрипку к самым глазам и заглянул в прорезь деки — эфу. — Вот так да!
— Что такое? — спросил Павлик.
Степан опустил инструмент.
— Да нет, ничего, просто она у тебя совсем старушенция.
— Конечно, старушенция, — пожал плечами Павлик. — Она же к отцу попала в двадцатом году. А ты, оказывается, эксперт.
— Я — скрипач.
Тон его впервые был серьезен. Павлик взглянул на часы:
— Ого, уже четыре! Слушай, старик, нам пора. Тебе — тоже. Забирай струны и будь ты счастлив.
— Да, да, конечно, я очень извиняюсь
Степан обеими руками, но как-то нехотя протянул
— Послушай, старик, а ты ее случаем не продашь?
Павлик положил скрипку на стол рядом с открытым футляром и, подойдя к Степану, потрогал тыльной стороной ладони его лоб:
— У тебя, часом, не температурка? С какой радости мне продавать скрипку? Это ж память об отце.
— Так тебе ж она не нужна. Я бы прилично заплатил…
— Иди, иди, старче, с миром. Опоздаешь на пир искусства… на левый пир.
— В конце концов, это же даже антиобщественно! — с пафосом воскликнул долговязый музыкант. — Хорошая скрипка валяется среди хлама, а музыканты играют бог знает на чем! Ей-богу, твой предок тебя бы не одобрил, он был человек идейный, мне маман говорила…
Павлик отступил на шаг:
— Не верю ушам! Ты ли это, Степочка? С каких пор ты стал ратовать за общественные интересы? Неужто на наших глазах под влиянием высокого искусства происходит таинство рождения человека будущего?!
— Я же на полном серьезе, — с досадой пожал плечом Степан, — а ты все с шуточками.
— Не трать времени зря, — поставил Павлик точку…
— Какой-то он странный, — сказала я, когда мы остались одни.
— А может, наоборот, это я — странный?
— Почему — ты?
— А потому, что за столько лет ни разу не полюбопытствовал, какую такую скрипку хранил отец. А ведь мама когда-то рассказала мне о ней целый роман…
Павлик включил настольную лампу и направил рефлектор на скрипку. Та ответила теплым неярким бликом. Павлик повернул инструмент, блик скользнул по гладкой коричнево-золотистой поверхности и исчез в эфе.
— Лена, иди-ка сюда… — Павлик пристально разглядывал что-то внутри скрипки. — Взгляни… — Он еле сдерживался. — Прочти…
Я заглянула в таинственную, чуть пахнущую старым сухим деревом и пылью глубину скрипки. Луч выделил, вырвав из темноты, буквы клейма… Они были оттиснуты на дереве не очень сильно, наверно, поблекли от времени, но были достаточно четки и читались легко: Antonius Stradivarius Cremonifis. А пониже: Facieвat anno 1737.
СКРИПКА СТРАДИВАРИ
Мы с Павликом были так ошеломлены, что чуть не прозевали спектакль. Хороша была бы я, если б опоздала на собственный дебют!
Скрипка Страдивари не выходила у меня из головы. После спектакля мы снова поехали к Павлику. Долго разглядывали инструмент, осторожно прикасаясь к нему. Странно! Вроде бы скрипка как скрипка, не отличишь от самой заурядной — какая же тайна скрыта в ней, тайна, вложенная талантом гениального мастера, что делает ее драгоценностью, равной произведениям величайших художников?
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
