Беспокойный человек
Шрифт:
— Вот так сказал! — засмеялась Катерина. — Да ты подойди-ка к ним, посмотри! А ну поди, поди!
Она взяла дядю Кузьму за рукав и потащила к стойлам. Дядя Кузьма попробовал сопротивляться, но только проворчал: «Вот здоровенная девка!», и последовал за ней.
Коровы во дворе еще лежали и чуть-чуть пошевеливали ушами, не поворачивая головы. Стояли только семь — Катеринины… Все семь, услышав голос своей доярки, обернулись к ней. Крайняя корова, рыжая с белой головой, тихонько замычала.
— Ну что, видал? — сказала Катерина, оглядываясь с гордостью на дядю Кузьму. — Как солдаты в строю!
— Да, — усмехнулся дядя Кузьма, — ловка девка! Ишь ты, воспитала как! Чудно! Ишь ты, что придумала!
— А это не я придумала, дядя Кузьма, — возразила Катерина, — это я чужой опыт переняла. В Костроме, в Караваевском совхозе, такой порядок давно заведен! А там хозяйство образцовое… Если корову в одно время доить, так она к этому времени и молоко готовит.
— Ишь ты! Переняла, значит… — сказал дядя Кузьма, снимая свой белый фартук. — То-то я гляжу — у тебя вроде все не так, как у других. Так-то получше выходит!
Катерина, улыбнувшись, пожала плечами. И, усевшись доить, ответила:
— Мало ли что получше, да ведь зато и потруднее и забот побольше…
В коровник вошла молодая доярка Тоня Кукушкина и, прислушиваясь к разговору, задержалась на пороге. Узкие черные глаза ее настороженно засветились: «Ну-ка, ну-ка, послушаем, что еще скажет. Как еще выхвалится?..»
Но Катерина уже начала дойку.
— Ну, делай, делай свое дело, — сказал дядя Кузьма, — мешать не буду. Уже и утро подступает… Вон и еще одна молодка пришла… И Степан уж сено привез… А вот и бригадир наш идет. Доброго здоровья, Прасковья Филипповна! Люди на работу встают, а я, как ночной филин, спать пойду. Чудно!.. А вот и еще молодка. Веселого веселья, Аграфена Иванна!..
— «Веселого веселья»! — фыркнула Тоня. — Масляное масло! А что, масло бывает не масляное?
— Масло не масляное не бывает, — возразил дядя Кузьма, — а вот невеселое веселье бывает. Ну, да молода еще…
И пошел было из коровника, но доярка Аграфена, любившая позубоскалить, остановила его:
— А вот ты-то, дядя Кузьма, оказывается, стар становишься!
Дядя Кузьма приосанился, расправил усы:
— Как, то-есть?
— Да как же: нынче ночью у телятника какой-то неизвестный человек объявился, а тебя и след простыл! Дроздиху-то чуть не до смерти напугал!..
— Какой человек? Еще что сболтнешь! Чудно! Да кабы кто чужой, я бы сейчас задержал!
— Задержал бы! Небось, испугался, под ясли залез!
Дядя Кузьма в недоумении глядел то на Аграфену, то на Прасковью Филипповну. Аграфена от души рассмеялась, и круглые свежие щеки ее сразу
— Стареешь, стареешь, дядя Кузьма!
— А ну вас! — отмахнулся дядя Кузьма. — Вам бы только зубы продавать! Пришли, натрещали чего-то. Чудно, право! Пойду-ка лучше спать, это дело вернее будет!
И, надвинув шапку, пошел из коровника.
Прежде чем сесть доить, Катерина несколько раз погладила рыжую корову по спине:
— Стой смирно, Красотка, стой, матушка!
И Красотка, которая нервно похлестывала себя хвостом, присмирела.
— Вот так. Вот умница! И кто это сказал, что коровы глупые? И кто это только выдумал?!
Катерина, пока доила Красотку, все время потихоньку разговаривала с ней — Красотка это любила.
У второй коровы, у белой Сметанки, была своя прихоть: ей нравилось во время дойки что-нибудь жевать. Катерина принесла ей клок сена для забавы и положила в кормушку.
Третья, маленькая бурая Малинка, отдавала молоко без капризов. И седая Нежка тоже. Но важная черно-пестрая Краля всегда требовала, чтобы ей почесали за рогами. Бывало, что Катерина спешила и отмахивалась: «Да ну тебя! Почешешь, а потом опять руки мыть! После почешу».
Тогда Краля фыркала, сопела и поджимала молоко.
И Катерина уж не стала перечить: ну, раз любит, чтобы почесали — надо почесать.
Сегодня было, как всегда. Едва Катерина с подойникам зашла в стойло, Краля подставила ей свою лобастую голову широкими красивыми рогами.
Тоня Кукушкина, проходя мимо стойла с полным ведром, покосилась на Катерину узкими черными глазами и неодобрительно покачала головой.
— Уж и разбаловала же ты своих коров, как погляжу! — скачала она. — Ну куда это годится? Крикнула бы на нее хорошенько, да и все!
— Пожалуй, крикни, — весело возразила Катерина, — или идешь от нее с пустой доенкой!
— И не надо баловать!
— И что ж и не побаловать? — улыбнулась Катерина. — И она тоже живое существо. Разве ей ласка не нужна? Тоже нужна.
Тоня пожала плечами:
— Вот еще! Выдумала! Это, наверно, там у вас, на Выселках такая мода — скотину баловством портить!
Прасковья Филипповна, бригадир молочной секции, проходя мимо, осматривая, все ли благополучно в ее хозяйстве.
— А мода, между прочим, неплохая, — обронила она. — Скотину лаской не испортишь.
— Ну да, конечно! — запальчиво возразила Тоня. — Целоваться теперь с ними!..
Ей никто не ответил. В секции наступила тишина, лишь тонкий звон молока о стенки подойников слышался в стойлах.