Беспокойный человек

Воронкова Любовь Федоровна

— Вот так сказал! — засмеялась Катерина. — Да ты подойди-ка к ним, посмотри! А ну поди, поди!

Она взяла дядю Кузьму за рукав и потащила к стойлам. Дядя Кузьма попробовал сопротивляться, но только проворчал: «Вот здоровенная девка!», и последовал за ней.

Коровы во дворе еще лежали и чуть-чуть пошевеливали ушами, не поворачивая головы. Стояли только семь — Катеринины… Все семь, услышав голос своей доярки, обернулись к ней. Крайняя корова, рыжая с белой головой, тихонько замычала.

Катерина достала из кармана корочку и дала ей.

— Ну что, видал? — сказала Катерина, оглядываясь с гордостью на дядю Кузьму. — Как солдаты в строю!

— Да, — усмехнулся дядя Кузьма, — ловка девка! Ишь ты, воспитала как! Чудно! Ишь ты, что придумала!

— А это не я придумала, дядя Кузьма, — возразила Катерина, — это я чужой опыт переняла. В Костроме, в Караваевском совхозе, такой порядок давно заведен! А там хозяйство образцовое… Если корову в одно время доить, так она к этому времени и молоко готовит.

— Ишь ты! Переняла, значит… — сказал дядя Кузьма, снимая свой белый фартук. — То-то я гляжу — у тебя вроде все не так, как у других. Так-то получше выходит!

Катерина, улыбнувшись, пожала плечами. И, усевшись доить, ответила:

— Мало ли что получше, да ведь зато и потруднее и забот побольше…

В коровник вошла молодая доярка Тоня Кукушкина и, прислушиваясь к разговору, задержалась на пороге. Узкие черные глаза ее настороженно засветились: «Ну-ка, ну-ка, послушаем, что еще скажет. Как еще выхвалится?..»

Но Катерина уже начала дойку.

— Ну, делай, делай свое дело, — сказал дядя Кузьма, — мешать не буду. Уже и утро подступает… Вон и еще одна молодка пришла… И Степан уж сено привез… А вот и бригадир наш идет. Доброго здоровья, Прасковья Филипповна! Люди на работу встают, а я, как ночной филин, спать пойду. Чудно!.. А вот и еще молодка. Веселого веселья, Аграфена Иванна!..

— «Веселого веселья»! — фыркнула Тоня. — Масляное масло! А что, масло бывает не масляное?

— Масло не масляное не бывает, — возразил дядя Кузьма, — а вот невеселое веселье бывает. Ну, да молода еще…

И пошел было из коровника, но доярка Аграфена, любившая позубоскалить, остановила его:

— А вот ты-то, дядя Кузьма, оказывается, стар становишься!

Дядя Кузьма приосанился, расправил усы:

— Как, то-есть?

— Да как же: нынче ночью у телятника какой-то неизвестный человек объявился, а тебя и след простыл! Дроздиху-то чуть не до смерти напугал!..

— Какой человек? Еще что сболтнешь! Чудно! Да кабы кто чужой, я бы сейчас задержал!

— Задержал бы! Небось, испугался, под ясли залез!

Дядя Кузьма в недоумении глядел то на Аграфену, то на Прасковью Филипповну. Аграфена от души рассмеялась, и круглые свежие щеки ее сразу

заполыхали румянцем. Подошли и другие доярки и подхватили Аграфенин смех — все уже знали, как ночью девушки напугали сторожиху Наталью Дроздову.

— Стареешь, стареешь, дядя Кузьма!

— А ну вас! — отмахнулся дядя Кузьма. — Вам бы только зубы продавать! Пришли, натрещали чего-то. Чудно, право! Пойду-ка лучше спать, это дело вернее будет!

И, надвинув шапку, пошел из коровника.

Прежде чем сесть доить, Катерина несколько раз погладила рыжую корову по спине:

— Стой смирно, Красотка, стой, матушка!

И Красотка, которая нервно похлестывала себя хвостом, присмирела.

— Вот так. Вот умница! И кто это сказал, что коровы глупые? И кто это только выдумал?!

Катерина, пока доила Красотку, все время потихоньку разговаривала с ней — Красотка это любила.

У второй коровы, у белой Сметанки, была своя прихоть: ей нравилось во время дойки что-нибудь жевать. Катерина принесла ей клок сена для забавы и положила в кормушку.

Третья, маленькая бурая Малинка, отдавала молоко без капризов. И седая Нежка тоже. Но важная черно-пестрая Краля всегда требовала, чтобы ей почесали за рогами. Бывало, что Катерина спешила и отмахивалась: «Да ну тебя! Почешешь, а потом опять руки мыть! После почешу».

Тогда Краля фыркала, сопела и поджимала молоко.

И Катерина уж не стала перечить: ну, раз любит, чтобы почесали — надо почесать.

Сегодня было, как всегда. Едва Катерина с подойникам зашла в стойло, Краля подставила ей свою лобастую голову широкими красивыми рогами.

Тоня Кукушкина, проходя мимо стойла с полным ведром, покосилась на Катерину узкими черными глазами и неодобрительно покачала головой.

— Уж и разбаловала же ты своих коров, как погляжу! — скачала она. — Ну куда это годится? Крикнула бы на нее хорошенько, да и все!

— Пожалуй, крикни, — весело возразила Катерина, — или идешь от нее с пустой доенкой!

— И не надо баловать!

— И что ж и не побаловать? — улыбнулась Катерина. — И она тоже живое существо. Разве ей ласка не нужна? Тоже нужна.

Тоня пожала плечами:

— Вот еще! Выдумала! Это, наверно, там у вас, на Выселках такая мода — скотину баловством портить!

Прасковья Филипповна, бригадир молочной секции, проходя мимо, осматривая, все ли благополучно в ее хозяйстве.

— А мода, между прочим, неплохая, — обронила она. — Скотину лаской не испортишь.

— Ну да, конечно! — запальчиво возразила Тоня. — Целоваться теперь с ними!..

Ей никто не ответил. В секции наступила тишина, лишь тонкий звон молока о стенки подойников слышался в стойлах.