Беспокойный человек
Шрифт:
— Скоро ольха зацветет, — сказал дед Антон. — Это дерево весны дождаться не может: чуть таять начнет, а уж она тотчас и сережки надевает. Словно на праздник!
— Вот какими словами заговорил! — радостно удивился Ваня, заглядывая в голубые глаза деда Антона. — А может ты и стихи писать умеешь?
Дед Антон вздохнул и усмехнулся:
— Хм! Стихи! Не знаю, не пробовал.
— А ты песни любишь?
— Песни люблю. Люблю песни, особенно если поют складно. Ведь у нас девки иногда как? Лишь бы перекричать друг друга. А это разве песни? Другой раз подходящие голоса соберутся, да так вроде и поют не во
— А ты, Антон Савельич, сам тоже петь умеешь?
— Эх, вот-то и беда, что не умею! Я все как-то невпопад: гармонь туда, а я сюда, люди тянут в одну сторону, а я — в другую… Вроде и стараюсь, а все не так получается. Уж я и не берусь, молчу. А другой раз не вытерпишь — выпьешь где на празднике или на свадьбе да запоешь… Глядишь, а народ кругом сразу со смеху так и киснет. И старуха тут же подскакивает: «Замолчи, старый кочедык, не порти песню!» Ну, вот уж я и молчу. А кабы умел, спел бы.
И вдруг петушиным голосом затянул:
Эх, темна ноченька, да мне не спится!Ваня громко рассмеялся. Он хохотал, запрокинув голову, и даже, сбившись с дороги, провалился в сугроб.
— Ну вот, ну вот, голова!.. — усмехаясь, пробормотал дед Антон. — Ну вот всегда так: запоешь, а они со смеху наземь падают!..
Они свернули на полевую дорогу. Дорога темной полосой лежала среди чистых, розовых от солнца снегов, накатанная, слегка подтаявшая, с клочьями соломы и навоза, упавшими с возов. Впереди шли две подводы с навозом. Девушки, шагая рядом с санями, погоняли лошадей и весело перекликались друг с другом. Вдруг та, что шла впереди — рослая, в короткой черной жакетке, — запела негромко:
Час да по часу день проходит, Солнце скрылось в этот час…— Катерина! — обрадовался дед Антон. — Давай помолчи, парень, хорошую песню услышим.
Куда скрылся мой хороший, С кем прощалась я вчерась!..Низкий голос, ласковый и задушевный, легко и далеко проплывал над снежным полем:
Колокольчик его звонкий Бьет уныло под дугой.Возы свернули на пашню. Навстречу ехали другие — порожняком. Все поле пестрело кучками навоза. Бабы с вилами и руках подошли к прибывшим возам… Агроном что-то объяснял им, широко размахивая рукой.
Председатель Василий Степанович Суслов, засунув руки и карманы, стоял в стороне, на пригорке, и, прищурив глаза, вдумчиво и даже мечтательно глядел куда-то мимо людей, мимо поля. Он слегка вздрогнул, когда дед Антон, подойдя, окликнул его.
— Здорово, дед, здорово! — сказал он, подавая руку деду Антону и Ване. — Куда это бредешь?
— Да к тебе, Василий Степаныч… — Дед Антон смутился и нахмурился. — Беду делить…
— Что случилось?
Смуглое худощавое лицо председателя сразу стало напряженным, и небольшие, запавшие под широкими бровями глаза остро засветились.
— Да ничего нового
— А Маруся что?
— Да что ж, лечит она. А толку что-то мало. Молода еще, опыта нет. Черненькая телочка так и не встает. Не знаю, поднимет ли ее Рублиха. А сегодня гляжу — еще один бычок невеселый стоит…
— Петр Васильич был?
— Был.
— Ну, что же? Он хороший врач.
— Да, может, и хороший, но вот не ладят они с Рублихой, да и всё! Гордые оба, домовой их возьми! Он-то все про холодное воспитание толкует, а она слушать не хочет. И кто у них прав, кто виноват, я и сам не пойму. Его бы другой раз послушал, — да ведь и в книгах везде написано, как Петр Васильич говорит, и в районе нам то же самое объясняли. Ну, а вот что с Рублихой делать? Шатают они меня с Петром Васильичем в разные стороны, а дела-то вон как расклеиваются!..
— Эх, старик! — вздохнул председатель. — Слабоват ты перед ними. А знаешь, почему они тебя шатают?
Дед Антон с любопытством поглядел на него:
— Почему?
— Потому что ты сам свое дело нетвердо знаешь, вот почему! Потому что ты сам нетвердо уверен, надо телят на холод выносить или не надо. И думаешь: вроде надо, а вроде и страшно! Дело новое, рискованное. Потому они тебя и шатают: Петр Васильич знает, чего добивается, и Рублиха знает, а ты не знаешь. Вот это тебя и губит!
Дед Антон задумчиво потеребил седину на щеках.
— Да-а, — протянул он, — вот титло-то какое!.. Вот это ты, скорей всего, правду сказал…
— А ты что, Бычков? — обернувшись к Ване, спросил председатель. — Стоишь молчишь, а я и забыл про тебя!.. Что, тоже с бедой ко мне?
Ваня улыбнулся:
— Нет, не с бедой! У меня дело короткое. Вы нашим юннатам землю решили дать. Так уж выделили бы нам сейчас, пускай бы ребята с самого начала сами ее в порядок приводили. А что ж готовенькую получать! Пускай инициативу проявляют!
— Дойди до Архипова, до бригадира. Пускай вам отмерит, как решили — от школы до березовой рощи. Скажи: председатель велел отмерить сегодня же. А то он мужик тугой: нынче да завтра… Скажи — председатель велел, и всё!
— Спасибо, Василий Степаныч! — весело сказал Ваня. — Сейчас же пойду. Уж я от Архипова не отстану!
Ваня взмахнул шапкой и быстро зашагал обратно, в деревню.
— Вон, видал? — с улыбкой кивнул на него председатель. — Пионерам, оказывается, тоже надо инициативу проявлять! За все берутся и ничего не боятся!
— Эко ты, голова! — вздохнул дед Антон. — Так ведь это же молодость! В молодости-то и я смелый был!
— Ничего, ничего! — Василий Степаныч слегка хлопнул по плечу деда Антона. — А ты старости-то не поддавайся, у нас с тобой еще дел много. Ох, еще дел сколько! Вот меня завтра в район вызывают… Для серьезного разговора.
— А что ж такое за разговор, Василий Степаныч? Ай хотят взгреть за что?
— Об устройстве колхоза разговор, дед. Вот позовет меня товарищ Медведев, первый секретарь, да и скажет: «Ну что ж, Суслов, объединили вы колхозы, хозяйство у вас теперь общее. Хлеб вместе ссыпали. Коров в один двор согнали. Корма и один сарай сложили. Ну, а дальше-то что делать думаете? Стройки какие или что?» Ну-ка, если бы тебя, дед, вот так-то спросили, что бы ты ответил?