Беспощадные клятвы
Шрифт:
Наступило долгое молчание.
— Я могу это понять, — наконец говорит Николай. — Учитывая ситуацию. Я думал, что ты так скажешь, честно. — Он делает еще одну долгую паузу. — Ты что-то говорила о том, что уезжаешь из Чикаго. Это…
Он делает паузу, и я понимаю, о чем он спрашивает. Не знаю, была ли я до этого момента полностью уверена, но, когда он это сказал, я поняла.
— Да. — Я тяжело сглатываю, заставляя себя не думать о Финне, не думать о том, что я теряю. Не думать о неотвеченном сообщении, о шансе, который у меня был, чтобы не дать ему уйти сегодня утром.
Стараюсь не думать о нем вообще, потому что, если я это сделаю, я снова разорвусь
— Да. Я уезжаю.
24
ФИНН
Я знаю, что то, что произошло между нами, было реальным. Я знаю, что то, что я чувствовал, было реальным, и знаю, что она чувствовала то же самое. Но в холодном свете дня она не смогла сказать то, что мне нужно было услышать. В тот момент мне показалось, что уйти, значит постоять за себя, сохранить то, что осталось от моего достоинства. Теперь, после двух дней тоски по ней и двух ночей, когда я мечтал о ней, вспоминая то, что мы делили вместе, вплоть до той последней ужасной ночи… Это не так похоже на то, что я ушел без борьбы, а больше похоже на то, что я ушел.
Так борись за нее.
Эта мысль вертится у меня в голове с того самого момента, как я оставил ее на ступеньках квартиры, но я пытаюсь ее заглушить. Я пытаюсь сказать себе, что снова настраиваю себя на разбитое сердце, что Аша раз за разом показывает мне, что не хочет снова попытаться рискнуть полюбить кого-то.
Я пытаюсь сказать себе, что у меня есть ответ.
Прошло всего два дня, прежде чем я потерял свою решимость.
Я сказал себе не смотреть на сообщение, которое она мне прислала. Что если я это сделаю, то станет только хуже. Что я снова и снова мучаю себя, не принимая сообщение, которое она дала мне, стоя у ее квартиры, громко и четко, и не выкидывая его из головы.
— Что произошло на конспиративной квартире, то осталось на конспиративной квартире, — бормочу я вслух, стоя на кухне и готовя завтрак, пытаясь продолжать свой день так, будто мое сердце не лежит на асфальте за ее дверью. Как будто я ничего бы не отдал за то, чтобы она спросила меня о том, о чем я так умолял ее сказать, — попросить меня подняться наверх, попросить остаться, попросить меня быть ее, потому что я знаю, что она моя.
А что, если я попытаюсь? Что, если бы я боролся за нее так, как хотел?
Идея, которая сразу приходит на ум, — смехотворна. Нелепая. В последний раз, когда я пытался это сделать, мои усилия закончились разбитым сердцем. Но мои отношения с Фелисити с самого начала были нетрадиционными.
Так почему бы не попытаться восстановить их нетрадиционным способом?
Что худшего может случиться?
Я, конечно, знаю ответ на этот вопрос. Худшее, что может случиться, это то, что она придет в ужас от этого жеста или рассмеется мне в лицо. Финал этой конкретной идеи может быть прямо противоположным, чтобы сохранить то, что осталось от моего достоинства. Но я никогда не был самым достойным из мужчин, и в этот момент я знаю, что попытался бы сделать все, что угодно, если бы это означало шанс получить ее обратно.
Если бы это означало шанс заполучить ее навсегда.
Вот так, три часа спустя, я нажимаю на звонок в ее квартиру с бархатной коробочкой в кармане и сердцем, которое, кажется,
На мгновение мне кажется, что она не ответит. И тут я слышу ее голос, низкий и сахарно-сладкий, доносящийся из динамика.
— Да?
— Фелисити, это Финн. Могу я подняться?
На мгновение воцаряется тишина, и я почти уверен, что это означает нет. Что она не ответит. Что она оставит меня стоять здесь. И тут, когда я уже начинаю сомневаться, стоит ли мне повернуться и уйти отсюда во второй раз, я слышу щелчок двери.
— Поднимайся. 308-я.
Мое сердце все еще стучит в груди, когда я стучусь в ее дверь. Я уже на полпути ко второму стуку, когда дверь открывается, оставляя мой кулак в воздухе, и ее вид выбивает из меня дух. На ней леггинсы, свободная майка и никакой косметики, волосы собраны в высокий хвост, но она выглядит так же потрясающе, как и всегда. Все, что я могу сделать, это не схватить ее и не поцеловать, поглощая ее рот так, как я мечтал уже две ночи.
— Финн? — Ее голос мягкий, вопросительный. Я не могу понять, есть ли в нем надежда или осторожность, или и то, и другое. — Ты заходишь?
Я киваю, проходя внутрь, и она закрывает за мной дверь. Она не двигается с места, чтобы пройти дальше в квартиру, и мы просто стоим на мгновение, глядя друг на друга, словно гадая, кто заговорит первым.
Ее рот начинает открываться, как и мой, но мне уже поздно останавливаться.
— Я люблю тебя. — Я вижу, как расширяются ее глаза, когда я говорю это, и слова вырываются наружу прежде, чем я успеваю подумать, хочу ли я начать с этого или нет. — Я люблю тебя, Фелисити. Я не могу точно сказать, в какой момент это произошло, но прошло уже много времени. Даже несмотря на все то, что я пережил в своей жизни, видеть, как ты страдаешь, было самым худшим, что когда-либо случалось со мной. Думать, что я потерял тебя… — Я тяжело сглатываю, чувствуя биение своего пульса и видя, как она смотрит на меня, словно не зная, что сказать о стоящем перед ней мужчине.
Я чувствую, что мое сердце сейчас разобьется вдребезги, но я не могу остановиться, раз уж начал. Я лезу в куртку, достаю маленькую бархатную коробочку, и ее глаза становятся шире, чем я когда-либо видел.
— Финн, я…
— Дай мне закончить. — Я беру ее за руку, притягивая ближе к себе, и она охотно идет навстречу, ее взгляд ищет мой, словно отчаянно пытаясь понять, что происходит в этот момент. — Я хочу провести с тобой всю свою жизнь, Фелисити. Тебе не обязательно говорить да прямо сейчас, я пойму, если ты этого не сделаешь. Я знаю, что это быстро, и ты можешь сказать, что хочешь подумать, и это нормально, но я сделаю все, что нужно, чтобы ты была счастлива, девочка. Я даже постараюсь смириться с тем, что ты будешь работать в клубе…
Ее глаза становятся чуть шире, всего на мгновение, а затем она разражается смехом, своего рода шокированным смехом, который заставляет меня отступить на мгновение, не менее испуганного.
— Это была не совсем та реакция, которую я хотел…
— Мне очень жаль. — Она переводит дыхание, когда я смотрю на нее сверху вниз, и когда я открываю рот, чтобы сказать что-то еще, она поднимает руку и проводит пальцами по моим губам.
Это прикосновение пронзает меня до глубины души, напоминая о каждом мгновении, проведенном в убежище, когда я был погребен внутри нее, и о каждом мгновении, когда я мечтал о том, чтобы сделать это снова в будущем. Я хочу схватить ее, поцеловать, поглотить, и моя рука крепко сжимает маленькую бархатную коробочку, которую я еще даже не успел открыть.